Жерар Нерваль - Дочери огня

Окончательно решив, где я проведу сегодняшний вечер, прохожу через Красные ворота под крепостным валом и сворачиваю налево к некоему Gasthof, где имеется выбор венгерских вин довольно изрядного качества. Tokaïer-Wein (токайское) продается там по шести крейцеров за бокал и превосходно сочетается с бараньей либо свиной отбивной котлетой, которые подают здесь с четвертушкой лимона.

Здесь очаровательная манера расплачиваться: никто кошелька с собой не носит, имеют хождение только крейцеры — маленькие монетки из скверного металла, что-то около семнадцати французских су, — служат они только в качестве разменной монеты, во всех остальных случаях платят кредитными билетами. Красивые ассигнации ценою от франка и до самых головокружительных сумм, украшенные в высшей степени искусно выполненными гравюрами, вы держите в своем бумажнике. Очаровательный женский профиль, под которым красуется надпись: «Austria» (Австрия), внушает вам живейшее сожаление всякий раз, когда приходится с этими картинками расставаться, и большое желание приобрести новые. Необходимо заметить, что есть два рода этих кредитных билетов: они бывают либо в условной монете, представляющей только половину их стоимости, либо в реальной, которая более или менее постоянна и зависит от политических обстоятельств.

Обычно после завтрака я иду по Ротентурмштрассе, торговой улице, весьма оживленной благодаря соседству с рынками, до тех пор пока не дохожу до площади перед собором св. Стефана, знаменитого венского собора, шпиль которого считается самым высоким во всей Европе. Верхушка его чуть-чуть накренилась вперед — след задевшего его во время оно пушечного ядра, пущенного французской артиллерией. Крыша этого здания покрыта мозаикой из отлакированных черепиц, которая видна уже издали, когда на ней играют солнечные лучи. Собор этот, построенный из серо-бурого камня, являет собой всю поистине фантастическую утонченность готической архитектуры. Оставив это знаменитое сооружение слева, доходим до перекрестка двух улиц, из которых одна ведет к Кертнертор, а другая — к Мальмаркту. Есть еще третья, по которой можно дойти до Грабена. На этом перекрестке возвышается нечто вроде столба очень странного назначения. Называется это «Шток-им-Эйзен». Это просто ствол дерева, росшего, как говорят, в том лесу, на месте которого была потом построена Вена. Этот почтенный пень бережно сохранили и вделали в наружную стену лавки золотых дел мастера. Каждый прибывающий в Вену подмастерье слесаря или кузнеца должен вбить в это дерево гвоздь. Но сюда вбито столько гвоздей, что уже много лет, как это никому не удается сделать, по этому поводу с приезжающими заключаются пари. Счастливый народ, который способен еще предаваться подобным забавам!.. Иногда я спрашиваю себя: будет ли когда-нибудь в Вене революция? Гранитные плиты мостовой, великолепно обточенные, так надежно склеены, если можно так выразиться, горной смолой, так плотно прилегают друг к другу, что невольно думаешь: неужели же их когда-нибудь решатся выламывать для того, чтобы строить баррикады? Каждая плита обходится правительству в один Zwanziger [287] Двадцать крейцеров (нем.). . Удастся ли ценой таких расходов избежать революции?

Вот мы и на Грабене — это центральная площадь Вены. Как и все другие площади, она представляет собой продолговатый четырехугольник. Дома построены еще в XVIII веке и почти все отделаны мелким камнем и ракушками. В середине площади возвышается огромная колонна формой своей напоминающая бильбоке, шариком которому служат изваянные облака, на коих восседают позолоченные ангелы. Сама колонна напоминает витые колонны соломонова ордера, ее сверху донизу покрывает лентообразный орнамент — всякие гирлянды и доспехи. А теперь представь себе на минуту, что сюда переселились все модные лавки самых богатых кварталов Парижа — предположение это имеет тем больше оснований, что подавляющую часть здешних лавок занимают шляпницы и торговцы модными товарами, составляющие часть здешней так называемой французской колонии. В середине площади есть магазин, посвященный эрцгерцогине Софии, которая, судя по ее изображению, красующемуся на вывеске, была, как видно, весьма недурна собой.

Теперь нам остается пройти лишь небольшую улочку, и мы оказываемся в главной кофейне Кольмаркта, в которой твой друг имеет обыкновение предаваться двойному, так сказать, удовольствию — пить кофе с молоком (его подают здесь в стеклянных бокалах), одновременно читая французские журналы, разрешенные здешней цензурой.

11 января. Пришлось прервать повествование обо всех этих удовольствиях нынешней моей жизни, чтобы поделиться с тобой куда менее приятным приключением, внезапно нарушившим мое спокойствие.

Да будет тебе известно, что иностранцу не так-то легко продлить свое пребывание в столице Австрии свыше нескольких недель. В ней нельзя оставаться и более суток, если заблаговременно не запастись рекомендацией от какого-нибудь банкира, который пожелает взять на себя ответственность за возможные ваши долги. Затем, есть ведь еще и вопросы политические. У меня создалось впечатление, что с первого же дня за каждым моим шагом зорко следят… Тебе известно, с какой быстротой и страстным любопытством бегаю я по улицам всякого незнакомого мне города. Так что вряд ли можно позавидовать тому шпиону, которому я поручен.

В конце концов я заприметил некоего довольно бесцветного на вид блондина, который весьма усердно все время следует по тем же самым улицам, что и я. И тотчас принимаю свои меры: прохожу несколько шагов, внезапно останавливаюсь, резко оборачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с господином, изображающим мою тень. Он изрядно запыхался.

— Вам нет никакого смысла так выбиваться из сил, — сказал я ему. — Я обычно хожу очень быстро, но, если хотите, могу приспособиться к вашему шагу и таким образом насладиться беседой с вами. — Бедняга был явно весьма смущен; я успокоил его, сказав, что мне известно, к каким предосторожностям приходится прибегать венской полиции в отношении иностранцев, и в частности французов. — Завтра, — прибавил я, — я буду у вашего начальника и успокою его относительно моих намерений.

Сыщик промямлил что-то в ответ и тут же дал стрекача, притворившись, будто не понимает моей скверной немецкой речи.

Чтобы ты не удивлялся, открою тебе, что некий мой друг, журналист, дал мне превосходное рекомендательное письмо к одному из начальников венской полиции. Я собирался воспользоваться им только в случае серьезной необходимости. И вот на следующий день я отправился в полицейское управление.

Принят я был там превосходно: господин, о котором идет речь и чье имя барон фон Ц., некогда лирический поэт, член Тугендбунда [288] …барон фон Ц. … член Тугендбунда… — Под этим инициалом скрывается, скорее всего, Цедлиц. Тугендбунд (букв.: союз добродетели) — общество (1808–1810), возникшее в Пруссии с целью подъема патриотического духа в период наполеоновской оккупации. Вскоре было официально распущено правительством из страха перед ростом оппозиционных настроений. Продолжало существовать в форме тайных обществ. и тайных обществ ныне, войдя в возраст и распростившись с безумствами молодости, остепенился и пошел служить в полицию. Немало немецких поэтов оказались в таком положении. К тому же есть в венской полиции даже нечто патриархальное, и это лучше, чем где-либо, объясняет подобного рода превращения.