Жерар Нерваль - Дочери огня

Когда аббата стали спрашивать о случившемся, он во всем обвинил ирландца, которого тут же перевели в другую камеру, так что они остались вдвоем с бароном. Тогда он решился доверить ему свой план побега, куда более хитроумный, чем предыдущий; на сей раз он предложил продырявить стену, граничившую с соседним помещением, где находилось отхожее место. Там стояла, правда, изрядная вонь, но оттуда, медленно сползая вниз по сквозному проходу, можно было в конце концов спуститься к сточным канавам со стороны улицы СентАнтуан.

Оба горячо принялись за дело, и вскоре стена была продырявлена. К несчастью, барон фон Пекен любил прихвастнуть и совсем не мастер был держать язык за зубами. Еще прежде он открыл способ сноситься с обитателями расположенной под ними камеры через отверстие, проделанное внутри камина. Оба по очереди залезали в камин и оттуда с довольно большого расстояния беседовали с этими незнакомыми новыми друзьями.

Во время такой беседы барон и проболтался о том, что питает надежду вместе со своим товарищем в скором времени отсюда выбраться, и то ли из зависти, то ли рассчитывая таким образом добиться смягчения своей участи, один из обитателей верхней камеры, некто Жуайёз, сын кёльнского судьи, пересказал его слова Корбе, который тотчас же доложил об этом коменданту.

Бернавиль приказал послать за аббатом де Бюкуа, который, по-прежнему изображая паралитика, заставил принести себя на руках, и тут же весело опроверг предъявленное ему обвинение. Он объяснил все дело тем, что барон фон Пекен, выпив несколько лишних стаканчиков вина, просто спьяна наболтал какую-то ерунду этому Жуайёзу — как видно, отъявленному остолопу, — и добавил, что будет поистине прискорбно, если из-за этого дурацкого доноса, его, аббата де Бюкуа, разлучат с бароном, которого он почти совсем уже обратил на путь истинной веры…

Барон на все задаваемые ему вопросы отвечал точно так же, и донос Жуайёза был предан забвению. К тому же друзья, своевременно предупрежденные тюремным сторожем, который, благодаря деньгам, постоянно получаемым им от аббата, всячески старался их выручить, успели вовремя заделать дыры в стене так, что никто ничего не заметил.

Аббата де Бюкуа вместе с бароном перевели теперь в другую камеру, расположенную в башне Либерте. Он ревностно продолжал обращать в праведную веру лютеранина фон Пекена и по-прежнему упорно думал о побеге. Его особенно раззадорил рассказ тюремного сторожа о некоем дю Пюи, которому удивительно легко удалось бежать из Венсенской тюрьмы с помощью поддельных ключей.

Этот дю Пюи служил прежде секретарем у г-на де Шамийяра, и его прозвали «золотым пером» за его удивительное искусство каллиграфа. Но не меньшее искусство проявлял он, подделывая дверные ключи из олова, для чего расплавлял ножи и вилки, что подавались ему за обедом.

С помощью добытых таким образом поддельных ключей этот дю Пюи по ночам выходил из своей камеры и посещал других узников и даже узниц; некоторые из них принимали его визиты хоть и с удивлением, но весьма учтиво.

И в конце концов ему удалось вместе с соседом по камере, неким Пижоном, бежать из Венсенской тюрьмы и укрыться в Лионе. «Сам доктор Фауст, — писал впоследствии в своих воспоминаниях Ренневиль, — никогда не слыл большим чародеем, чем этот дю Пюи».

Тем не менее его все же, в конце концов, снова арестовали в Лионе, где он, чтобы раздобыть денег, подделывал на казенных бланках королевские ордонансы.

В Бастилии дю Пюи повезло меньше, чем в Венсенской тюрьме. Там ему удалось спуститься в ров, где днем работали косари, а он еще до этого заприметил, что уходят они оттуда по вечерам через подземную дверь, которую за ними не закрывают. К этой двери он и прокрался, оказавшись внизу, но было еще светло, и один из караульных, заметив его, выстрелил по нему из аркебуза, после чего его притащили обратно в Бастилию, где после длительной болезни он мог уже передвигаться, не иначе как опираясь на клюку.

Конец этой истории отнюдь не был обнадеживающим. Тем не менее аббат де Бюкуа продолжал готовиться к побегу. С каждой винной бутылки, которую ему подавали, он норовил стащить ивовую оплетку, объясняя тюремному сторожу, что пользуется ими как растопкой, чтобы разжигать по утрам огонь. День-деньской он плел из этих ивовых прутиков веревки, скрепляя их тесьмой, которую отрывал от своих простыней, полотенец и матраца, причем всякий раз старательно подрубал их или зашивал, так что никто ничего не мог заподозрить.

Барон фон Пекен, со своей стороны, занимался тем, что мастерил необходимые инструменты из различных кусков железа, которые ухитрялся находить то здесь, то там, повсюду подбирая старые гвозди и обломки кастрюль. Все это потом оттачивалось, накаливалось на огне и опускалось в фаянсовые кувшины, в которых держали воду.

Самой трудной задачей было найти место, где бы хранились ивовые прутики и готовые веревки. Аббату де Бюкуа удалось приподнять на полу несколько плиток, и они устроили там тайник, чтобы прятать в нем все эти материалы. Но в один прекрасный день пол, державшийся на подгнивших балках, не выдержав постоянного долбления, обрушился, и аббат де Бюкуа вместе с бароном провалились вниз, в камеру, находившуюся этажом ниже; в камере этой содержался некий иезуит, который и до того был сильно поврежден рассудком и которого это событие довело до полного безумия.

Аббат де Бюкуа и его товарищ отделались легкими ушибами. Иезуит же так отчаянно вопил: «Помогите! Спасите!», что аббат стал увещевать его по-латыни, умоляя замолчать и обещая сделать соучастником побега. Тот окончательно потерял голову, вообразив, будто его собираются убивать, и принялся кричать еще пуще.

На эти вопли прибежали сторожа, и тут уж аббат де Бюкуа, так же как и барон, в свою очередь начали что было сил вопить, возмущаясь ненадежностью перекрытий.

Их водворили в прежнюю камеру, и у них достало времени перепрятать веревочные лестницы, хранившиеся под плитами, равно как и железные предметы, необходимые для побега. Но вот однажды в камере их появился слесарь, которому приказано было прорезать в их двери окошечко… Когда аббат спросил, для чего это делается, ему ответили, что через это окошечко будут приносить еду для сумасшедшего иезуита, которого собираются в эту камеру перевести. Что же до них, то их должны переселить в камеру получше. Это известие отнюдь не обрадовало обоих друзей, которые успели к этому времени подпилить оконные решетки и имели уже все основания рассчитывать на успех своего предприятия.

Аббат потребовал свидания с комендантом и заявил, что теперешняя камера ему вполне по вкусу и что, кроме того, ежели вздумают его разлучить с бароном фон Пекеном, обращение последнего в праведную веру станет невозможным, поскольку тот доверяет лишь одним его, аббата де Бюкуа, дружеским увещеваниям… Комендант был неумолим; вернувшись в камеру, аббат сообщил немцу о положении дел.