Жерар Нерваль - Дочери огня

И вот тут стоит подивиться терпению хранителя — обыкновенный библиотекарь чаще всего слишком молод для столь отечески самоотверженного внимания. К хранителю обращаются порою невежи, которые слишком много мнят о своих правах на том лишь основании, что они — представители общества, и посему обходятся с библиотекарем, как с гарсоном в кофейне. Так вот, известный ученый, академик, отвечает этому субъекту со смиренной благожелательностью монаха. И будет терпеливо сносить его выходки с десяти утра до двух часов тридцати минут пополудни включительно.

Видя мою растерянность, милосердные библиотекари перерыли все каталоги, добрались даже до запасного фонда, даже до неудобоваримых залежей романов, к которым по ошибке могли отнести аббата Бюкуа, и вдруг какой-то библиотекарь, воскликнув: «Он у нас на голландском языке!» — прочитал мне заглавие: «Жак де Бюкуа. Занятные происшествия…»

— Простите, — прервал его я, — заглавие нужной мне книги начинается словами: «Происшествия поистине необычайные…»

— Давайте прочитаем дальше, может быть, это просто неточный перевод: «…имевшие место во время путешествия в Индию, длившегося шестнадцать лет. Гарлем, 1744 год».

— Нет, не то… хотя аббат де Бюкуа действительно жил как раз в эти годы и его тоже звали Жак. Но зачем этому фантастическому аббату понадобилось ехать в Индию?

Тут ко мне подходит еще один библиотекарь: вышла, мол, ошибка в орфографии, означенный аббат вовсе не де Бюкуа, а дю Бюкуа. И так как эту фамилию могли писать с заглавного «Д», то есть Дюбюкуа, следует пересмотреть всех авторов на букву «Д».

Как тут не предать проклятию эти французские частицы перед фамилиями!

— Дюбюкуа, — сказал я, — несомненно, какой-нибудь заурядный мещанин, а в заглавии книги указано, что речь идет о графе де Бюкуа.

Некий палеограф, работавший за соседним столом, подняв голову, изрек:

— Частица «де» отнюдь не доказательство знатности рода, напротив, чаще всего это приставка к фамилиям состоятельных горожан, чьи предки обзавелись так называемыми аллоидальными владениями. Им давали фамилии по названиям поместий, и окончания этих фамилий порою даже указывают на то, кто к какой ветви принадлежит. У старинной родовой знати фамилии совсем иные: Бушар (Монморанси), Бозон (Перигор), Бопуаль (Сент-Олер), Капет (Бурбон) и т. д. А всякие «де» и «дю» чаще всего произвольны и незаконно присвоены. Более того; во Фландрии и Бельгии частица «де» ничем не отличается от немецкого артикля «дер». Так что де Мюллер просто-напросто «мельник» и т. д. Вот и получается, что четверть Франции населена мещанами во дворянстве. Вспомните, как весело издевался Беранже над частицей «де» перед своей фамилией, говорящей всего лишь о фламандском происхождении поэта.

С палеографами не спорят, им дают выговориться.

Меж тем нужная фамилия на букву «Д» ни в одном каталоге обнаружена не была.

— Почему вы решили, что мой аббат не де, а дю Бюкуа? — «просил я у услужливого библиотекаря, подавшего мысль насчет заглавного «Д».

— Потому что наткнулся на это имя, просматривая каталог архивных полицейских дел за 1709 год — время ведь подходящее?

— Да, конечно: в этом году граф де Бюкуа в третий раз бежал из заточения.

— Дю Бюкуа!.. Во всяком случае, он так именуется в каталоге рукописных материалов. Пойдемте со мной наверх и сами убедитесь.

Через несколько минут я уже держал в руках фолиант в красном марокеновом переплете, состоящий из нескольких досье, — то были полицейские донесения за 1709 год. На втором досье проставлены имена: Лепилер, Франсуа Бушар, госпожа де Буланвилье, Жанна Массе, граф дю Бюкуа.

Вот так так! Речь действительно шла о побеге из Бастилии — привожу донесение г-на д'Аржансона г-ну де Пошнартрену:

«Я продолжаю розыски мнимого графа де Бюкуа в тех местах, кои вам благоугодно было мне указать, но там о нем решительно ничего не знают, и я полагаю, что его нет в Париже».

Эти строки и ободряли, и в равной мере обескураживали. Граф де или дю Бюкуа, о котором до сих пор у меня были самые смутные или вообще сомнительные сведения, обретал благодаря донесению д'Аржансона несомненную историческую реальность. Теперь уже никакой суд не сможет причислить его к героям романов с продолжением.

Но почему г-н д'Аржансон пишет: «мнимый граф де Бюкуа»?

Быть может, кто-то присвоил себе это имя, выдал себя за аббата с целью, которую сейчас уже никак не установить?

Или это все тот же человек, скрывшийся под псевдонимом?

Подтвержденная одним-единственным доказательством истина выскальзывает у меня из рук — ведь любой законник будет вправе оспаривать реальность существования аббата.

Какие возражения я приведу товарищу прокурора, который возгласит на судебном заседании: «Граф де Бюкуа — вымышленный персонаж, порожденный романтической фантазией автора!» И потребует принять законные меры, то есть наложить штраф, скажем, в миллион франков! И этот штраф будет все увеличиваться по мере изъятия следующих номеров газеты с продолжением очерка, если их продажу не успеют приостановить!

Любому писателю, пусть он и не имеет права на высокое звание ученого, приходится время от времени прибегать к научной методе; я с пристрастием начал изучать донесение, подписанное д'Аржансоном, эти пожелтевшие строчки на голландской бумаге. Против строки: «Я продолжаю розыски мнимого графа» уверенной и беглой рукой были написаны карандашом на полях три слова: «Усилий не жалеть». Усилий, направленных на что? На розыски аббата, разумеется.

Я был того же мнения.

Но разобраться в почерке можно только одним путем — путем сличения. Приведенные три слова повторялись на другой странице того же донесения против следующих строк: «По вашему распоряжению у всех подъездов Лувра поставлены фонари, и я самолично буду надзирать за тем, чтобы их зажигали каждый вечер».

Так закончил эту фразу письмоводитель, переписывавший донесение. Кто-то почерком менее разработанным к словам «каждый вечер» добавил слово «неукоснительно».

На полях начертаны слова — судя по всему, министром Поншартреном: «Усилий не жалеть».

Та же фраза, что и по поводу аббата де Бюкуа!

Тем не менее вряд ли министр Поншартрен употреблял только эти слова. Вот тому пример: «Я распорядился объявить купцам на Сен-Жерменской ярмарке, что им надлежит повиноваться королевскому указу, воспрещающему кормить кого бы то ни было в часы, когда, согласно предписанию церкви, следует соблюдать пост». На полях карандашом написано одно-единственное слово: «Правильно».

Дальше речь идет о некоем лице, арестованном по подозрению в убийстве монахини из Эврё. При нем найдены чашка, серебряная печатка, узелок с окровавленным бельем и перчатки. Выяснилось, что он аббат (опять аббат!), но обвинение в убийстве не подтвердилось, сообщает г-н д'Аржансон, и далее разъясняет, что оный аббат приехал в Версаль ходатайствовать о своих делах, в которых терпит неудачу, поелику он всегда стеснен в деньгах. «Посему, — добавляет г-н д'Аржансон, — его следует считать пустым фантазером и незамедлительно отправить по месту жительства из Парижа, где своим присутствием он лишь обременяет общество».