Жерар Нерваль - Дочери огня

Они уехали из Вероны с неким Буайе, чьи путевые расходы до самых границ Германии Лакорбиньер взял на себя, так как у названного Буайе совсем не было денег. (Лакорбиньер тут немного пускает пыль в глаза). Когда они отъехали миль двадцать пять от Вероны, у озера, по которому переправляются в Тренто, Анжелика, на короткий миг ослабев душой, попросила мужа вернуться в какой-нибудь городок благодатной венецианской провинции — ну хотя бы в Брешию. Поклонница Петрарки с тяжелой душой покидала сладостную Италию ради повитых туманом гор, обступивших немецкую землю. «Я не могла не думать, — пишет она, — что нам ненадолго хватит последних наших пятидесяти пистолей, но моя любовь была сильнее всяких расчетов». Они провели неделю в Инсбруке, но герцог Ферма, как раз в это время заезжавший туда, сказал Лакорбиньеру, что должность он сможет получить, только если поедет дальше, в городок, который называется Фиш. Там у Анжелики случилось сильное кровотечение, пришлось обратиться к сведущей женщине, и та объяснила, что больная «осквернена ребенком»! Весьма христианские слова, но будем снисходительны к особенностям языка тех времен и той страны.

В глазах служителей церкви всегда была преисполнена скверны женщина — пусть ничего незаконного она не совершила, Анжелика ведь была обвенчана с Лакорбиньером, — которая готовится произвести на свет нового грешника. Таков ли дух Евангелия… Но лучше промолчим!

Едва оправившись, горемычная Анжелика принуждена была вновь сесть в седло на единственного иноходца, которым владела молодая чета. «Совсем ослабевшая, по правде сказать, полумертвая, — пишет Анжелика, — я все-таки села на коня и последовала за своим мужем в армию, и там, к немалому моему удивлению, женщин было не меньше, чем мужчин, и среди них очень много полковниц и капитанш».

Ее муж явился засвидетельствовать почтение командиру полка Гильдазу, который, будучи валлоном, слышал рассказы о графе Лонгвале де Бюкуа, защищавшем Фрисландию от войск Генриха IV. Он очень обласкал мужа Анжелики и обещал при первой возможности дать ему роту, а покамест произвести в поручики; что касается Анжелики, она может пользоваться каретой его сестры, которая замужем за командиром первой роты.

Меж тем напасти так и сыпались на Анжелику и Лакорбиньера. Он занемог горячкой, за ним нужен был уход. Но свет не без добрых людей, и Анжелика жалуется лишь на кочевую жизнь: по прихоти войны, «все время приходится переезжать с места на место», будто цыганам, а это ей отнюдь не по вкусу, притом, что другим женщинам приходится еще хуже: ведь только она одна удостаивается совместных трапез с полковником и его сестрой… «И полковник выказывал еще слишком много доброты моему мужу и посылал ему лучшие куски со своего стола… потому что видел, как он болен».

Однажды на походе женщинам для ночлега смогли предоставить только конюшню, и спать им пришлось во всей одежде, ибо начальство опасалось внезапного вражеского нападения. «Я проснулась среди ночи, — пишет Анжелика, — и мне было так зябко, что я не удержалась и громко сказала: „Господи, до чего же я зазябла!"» И тогда немецкий полковник бросил ей свой плащ, а сам остался в одном мундире.

Затем следует весьма мудрое рассуждение:

«Подобные милости, — пишет Анжелика, — могли бы вселить бодрость в немку, но не во француженку, потому что французским женщинам война не по душе…»

Да, рассуждение как нельзя более справедливое. Немецкие женщины и поныне такие же, какими были во времена римлян. Туснельда сражалась бок о бок с Германом [128] Герман (Арминий) — вождь германского племени херусков, в 9 г. н. э. одержавший победу над римлянами в Тевтобургском лесу. Туснельда — жена Германа, которую он похитил у своего врага, князя Сегеста. Герману и Туснельде посвящено одно из стихотворений Клопштока, переведенное Нервалем. . В сражении, где Марий разбил кимвров [129] В сражении, где Марий разбил кимвров… — Германское племя кимвров было разбито Марием (156–86 г. до н. э.) дважды: у Роны в 102 и у Верцелл (современное Верчелли) в 101 г. до н. э. , последние насчитывали в своем войске женщин не меньше, нежели мужчин.

Французские женщины выказывают мужество в семейной жизни, противостоят страданию, смерти. Во время гражданских смут они водружают знамя на баррикадах, восходят, не склоняя головы, на эшафот. На севере, в провинциях, пограничных с Германией, не перевелись еще Жанны д'Арк, Жанны Ашет. Но в большинстве своем француженки страшатся войн: слишком сильна их любовь к своим детям.

Воительниц произвело на свет племя франков. У этого племени, некогда откочевавшего из Азии, был обычай приводить женщин на поле боя, дабы посулом подобной награды подстегнуть храбрость мужчин. Такой же обычай и у арабов. Девственница, готовая принести себя в жертву, именуется кадра, она выступает в первых рядах воинов, окруженная теми, кто ради нее не пощадит жизни. Франки брали с собой в битву нескольких женщин.

Храбрость, а порою и жестокость этих женщин была такова, что из-за них-то и был принят салический закон [130] Салический закон — то есть «Салическая Правда», один из многочисленных сборников правовых норм франков, появившийся при Хлодвиге (V в.), первом франкском короле; запрещал женщинам наследовать королевскую власть, они могли быть только опекуншами своих малолетних сыновей. . Тем не менее женщины, пусть и не воительницы, никогда не утрачивали во Франции своей власти и как королевы, и как фаворитки.

Болезнь подвигла Лакорбиньера на решение вернуться в Италию. Но он забыл выправить паспорт, только и всего. «Мы совсем растерялись, — пишет Анжелика, — когда нас задержали в крепости, которая называется Рейстр, и, несмотря на болезнь моего мужа, не позволили ехать дальше…» Так как саму Анжелику свободы не лишили, она поспешила в Инсбрук и бросилась к ногам эрцгерцогини Леопольдины, умоляя помиловать Лакорбиньера, который, судя по всему, попросту дезертировал из армии, хотя жена его об этом и не заикается.

Запасшись грамотой о помиловании, подписанной эрцгерцогиней, Анжелика вернулась в городок — его название Рейтц, — где был задержан ее муж. Она стала расспрашивать жителей, не знают ли они что-нибудь о пленном французском дворянине. Ей указали, где он содержится, она пошла к нему, увидела, что он лежит, прижавшись к печи, уже еле живой, и немедля увезла его в Верону.

Там она встретила г-на де Латура (из Перигора) и горько упрекнула за то, что он, уговорив ее мужа продать патент на чин, обрек его на такие беды. «Не знаю, — добавляет она, — продолжал ли он меня любить или проникся жалостью, только он прислал мне двадцать пистолей и все домашнее обзаведение, но мой муж так неразумно распорядился деньгами, что очень скоро пустил их по ветру».