Жерар Нерваль - Дочери огня

Все решили, что он не в своем уме. Тогда библиофил отправился на поиски дворцовой смотрительницы и нашел ее — она сидела у себя в каморке.

— Сударыня, если библиотека не тронута, проверьте, пожалуйста, на месте ли «Персефоре» — издание XVI века, пергаментный переплет. Остальные книги не в счет… Отвратительно подобраны… Ведь эти люди ничего не читают! Но «Персефоре» расценен в сорок тысяч франков.

Смотрительница вытаращила глаза.

— Я готов сегодня же выложить за него двадцать тысяч… хотя деньги так обесценились, что революция просто неминуема!

— Двадцать тысяч франков!

— У меня дома наберется такая сумма. Но, конечно, я куплю эти тома, чтобы вернуть их Франции — ведь это же памятник!

Вне себя от изумления, смотрительница мужественно согласилась пробраться в библиотеку по боковой лестнице. Волнение ученого заразило и ее.

Она обнаружила книгу на полке, где та и должна была стоять, судя по описанию ученого, и вернулась со следующим известием:

— Сударь, книга на месте. Только вы ошиблись, там три тома, а не четыре.

— Три тома!.. Какая утрата!.. Немедленно разыщу кого-нибудь из членов Временного правительства — хоть какое-то временное правительство всегда существует!.. Тома «Персефоре» разрознены!.. Поистине, революции несут чудовищные бедствия!

Библиофил помчался в ратушу. У членов правительства были заботы поважнее, нежели розыски библиографических редкостей. Тем не менее ученому удалось поговорить с г-ном Араго, тот понял всю серьезность его заявления и немедленно принял надлежащие меры.

«Персефоре» оказался разрозненным лишь потому, что один из томов кто-то взял читать.

Мы ликуем при мысли, что это издание сохранено для Франции.

Но такова ли будет участь «Истории аббата де Бюкуа», которая 20-го числа должна поступить в распродажу?

А сейчас заранее прошу прощения за возможные ошибки в дальнейшем рассказе: поездка моя была так кратковременна, к тому же ее слишком часто прерывал то дождь, то туман…

Очень мне грустно расставаться с Санлисом, но этого требует мой друг, требует на основании довода, который я же сам имел неосторожность привести…

Так приятно было бродить по санлисским улочкам, повсюду натыкаясь на следы то эпохи Возрождения, то средневековья, то римского владычества — в угловом ли доме, в конюшне или погребе… Я уже говорил вам о «башнях римской крепости, увитых плющом». Их вечнозеленый наряд словно укор изменчивой природе наших холодных краев. На Востоке леса неизменно одеты зеленью: все деревья меняют листву, но у каждой породы своя пора. Я сам видел, как в Каире знойным летом облетают сикоморы. Зато в январе они пышно зеленеют.

Аллеи вокруг Санлиса, сменившие древние римские укрепления — их восстанавливали во время долгого пребывания в этом краю каролингской династии, — являют взору лишь однообразно ржавую листву вязов и лип. Впрочем, вид в окрестностях Санлиса на закате безоблачного дня все еще прекрасен. Леса Шантильи, Компьена, Эрменонвиля, рощи Шаалиса и Понтарме четкими красно-бурыми пятнами выделяются на светлой зелени простертых между ними лугов. Вдали все еще вздымаются башни замков, прочно сложенные из санлисского камня — в наши дни они служат разве что голубятнями.

Остроконечные колокольни щетинятся безукоризненно правильными навершиями (их здесь, не знаю почему, именуют курганными) и все еще оглашают округу перезвоном, навевавшим когда-то сладостную меланхолию на душу Руссо…

Совершим же давно задуманное паломничество в Эрменонвиль, поклонимся если не останкам Руссо, которые покоятся в Пантеоне, то хотя бы его могиле на так называемом Тополевом острове.

Санлисский собор, церковь св. Петра, служащая нынче казармой кирасирам, замок Генриха IV, прислоненный к древним городским укреплениям, монастырские строения в византийском вкусе, свойственном Карлу Толстому [134] Карл III Толстый (839–887) — император «Священной Римской империи». и его преемникам, не столь примечательны, чтобы задерживаться возле них… Сейчас время прогулки по лесу, хотя утренний туман не желает рассеиваться.

Мы отправились из Санлиса пешком, шли по лесам, с наслаждением вдыхая пропитанный осенним туманом воздух.

Дорога привела нас к рощам и замку Мон-Левек. Сквозь багряную листву, оттененную темной зеленью сосен, поблескивали пруды. Сильвен спел мне старинную песню, сложенную в этом краю:

В деревне мы выпили слабого винца, довольно приятного на вкус после пешей прогулки.

— Вы, верно, художники… пришли осмотреть Шаалис? — спросила трактирщица, бросив взгляд на наши бороды.

Шаалис — это слово вернуло меня в давние времена… в те времена, когда раз в год меня водили послушать мессу в аббатстве и побродить по ближней ярмарке.

— Шаалис… — повторил я. — А разве он все еще существует?

Как в симфонии, даже пасторальной, стоит время от времени повторять лейтмотив, изящный, нежный или грозный, чтобы в финале он загремел нарастающей бурей звучания всех инструментов, так и в этих письмах есть, пожалуй, смысл порою возвращаться к аббату де Бюкуа, не прерывая, однако, рассказа о поездке в замок, где жили его предки, потому что предпринята она с целью дать потом точное и подробное описание этих мест, без которого приключения аббата очень проиграли бы в занимательности.

А финал все еще далек, и опять не по моей вине, как вы сами сейчас убедитесь…

Но прежде всего повинимся в нашей несправедливости по отношению к г-ну Равенелю из Национальной библиотеки, этому превосходному человеку, который не только не пренебрег поисками книги, но, напротив того, заставил перерыть все фонды хранилища, то есть восемьсот тысяч томов. Я узнал об этом с опозданием, ну а он, не найдя того, чего там и не было, услужливо сообщил мне о распродаже у Тешнера, то есть поступил, как подобает истинному ученому.

Зная, что распродажа всякой большой библиотеки длится несколько дней, я навел справки, когда именно по расчетам пойдет с молотка нужная мне книга: если в первый же день, то мне следовало прийти сразу после дневного перерыва.

Оказалось, дело дойдет до нее только тридцатого.

Книга правильно помещена в разделе «История» под № 3684: «Происшествие поистине необычайное…» Вам этот заголовок уже известен.

Ему сопутствует следующее примечание: «„Редкость" — так озаглавлена эта причудливая книга, на фронтисписе которой помещена гравюра, изображающая «преисподнюю для живых», то есть Бастилию. В книге описаны удивительные события.