Жерар Нерваль - Дочери огня

С кладбищенской террасы открывается вид на самое красивое место в округе. Сквозь багряную листву, сквозь зелень дубов и сосен искрятся пруды. По левую руку Пустыня и глыбы песчаника, в них мнится что-то друидическое. Направо четкий силуэт гробницы Руссо, за ней, на самом берегу, мраморный храм какой-то богини, чьей статуи там уже нет, скорее всего богини Истины.

Должно быть, небо было безоблачно в тот день, когда сюда явилась депутация от Национального собрания, дабы перенести останки Руссо в Пантеон… Бродя по городским улицам, невольно дивишься свежести и грации молоденьких девушек: в широкополых соломенных шляпках они ни дать ни взять юные швейцарки. Мысли автора «Эмиля» о воспитании, видимо, принесли здесь плоды: поощряемые многими благотворительными учреждениями занятия, требующие точности, пляски, упражнения в силе и ловкости укрепили здоровье этой молодежи, вселили в нее бодрость духа и вкус к тому, что идет на общую пользу.

Я очень люблю эту памятную мне с самого детства дорогу, которая проходит мимо замка и соединяет обе части городка; каждый ее конец отмечен двумя приземистыми башенками.

— Мы побывали на могиле Руссо, — сказал Сильвен, — а теперь пойдем в Даммартен, сядем там в почтовую карету, доберемся до Суассона, оттуда двинемся в Лонгваль. Видишь, перед замком прачки стирают белье, давай спросим у них дорогу.

— Сверните налево и шагайте все прямо и прямо, — сказали они. — А можете свернуть и направо… Придете в Вер либо в Эв, минуете Отис и часа за два пешочком доберетесь до Даммартена.

Эти коварные девицы нарочно сбили нас с пути; а дождь хлестал, как из ведра…

Дорога была отвратительная, из переполненных канав ее заливало водой, пришлось идти по траве. Высоченный репейник, нам по грудь, побитый холодом, но вполне бодрый, так вцеплялся в нас, что принуждал останавливаться.

Мы шли и шли, но впереди не видать было ни Вера, ни Эва, ни Отиса, ни вообще конца леса, и тогда стало ясно, что над нами подшутили.

И вдруг направо прогалина, одна из тех семенных лесосек, что так оживляют леса…

На прогалине стоял шалаш, сплетенный из ветвей, плотно залепленных землей, сверху накидана солома. У входа покуривал трубку дровосек.

— Далеко еще до Вера?

— Да не близко… По этой дороге вы придете в Монтаби.

— А нам нужно в Вер… или в Эв…

— Что ж, значит, поворачивайте назад. Пройдете поллье — можно и в метры перевести, раз уж правительство такой закон издало, — увидите тир лучников и тогда сверните направо. А выйдете из лесу в долину, там уже всякий встречный дорогу укажет.

Мы добрались до тира лучников, увидели помост, полукруглую скамью для семи старцев. Потом пошли по тропе, которая, вероятно, очень привлекательна, когда деревья стоят в зеленом уборе. Чтобы облегчить себе путь и скрасить безлюдье, мы распевали песни, сложенные в этом краю.

Дорога была длинная, как черт, — впрочем, какой длины черт, я понятия не имею… А вот это уже замечание истинного парижанина! Перед тем как выйти из лесу, Сильвен запел рондо времен Людовика XIV:

Что там было дальше, пересказу не поддается. Припев состоит из обращения к барабанщику:

Когда Сильвен, человек от природы погруженный в себя, принимается петь, только и остается, что запастись терпением. Он спел мне песню про красных монахов, во время оно живших в Шаалисе. И какие то были монахи! Тамплиеры! Король и папа сговорились предать их огню.

Больше ни слова о красных монахах.

Сразу за лесом пошли вспаханные поля. Много родной нашей французской земли унесли мы в тот раз на подошвах, но в конце концов нам все же удалось передать ее в дар лугам… В общем, до Вера мы добрались. Изрядный городок.

Хозяйка харчевни была радушна, а ее дочь весьма приятна для глаз — густые каштановые волосы, приветливое лицо с правильными чертами, прелестный говор, присущий этим краям постоянных туманов и порою придающий даже девичьим голосам контральтовое звучание!

— Добро пожаловать, дети мои, — сказала хозяйка. — Что ж, подкинем хворосту в очаг.

— Накормите нас ужином и, пожалуйста, посытнее!

— Что вы скажете о луковом супе на первое? — спросила хозяйка.

— Для начала он не повредит, ну а дальше?

— А дальше зажарю вам дичину.

Мы поняли, что на этот раз нам повезло.

Сильвен очень даровит, он неизменно что-то обдумывает и, не имея основательного образования, старается довести до совершенства то, что за короткое время учения ему успели преподать в несовершенном виде.

У него на все свой взгляд. Сильвен может собрать часы… или, скажем, компас. При этом в часах его смущают зубцы — невозможность увеличить их число до бесконечности… А в компасе смущают стрелки — их всегда притягивает северный полюс, но вот почему так происходит и какую из этого можно извлечь пользу, тут все ученые объяснения очень несовершенны.

Харчевня, где мы нашли приют, стоит на отшибе; это прочное строение, а его внутренний двор окружают галереи точь-в-точь такие, как в Валахии… Сильвен поцеловал девицу, кстати, довольно статную, потом мы с удовольствием подсели к огню и стали греть ноги, лаская двух охотничьих собак, не спускавших глаз с вертела, ибо он вселял надежду на близкий ужин.

Господин Тулуз. Два библиофила. Сен-Медар в окрестностях Суассона. Замок Лонгвалей де Бюкуа. Размышления

Не моя вина, что вот уже десять дней я не дотрагиваюсь до обещанного вам исторического очерка. Книга, которая должна была лечь в основу этого очерка, то есть официальная история аббата де Бюкуа, поступила в распродажу не 20-го, как ожидалось, а только 30-го, то ли потому, что ее решили вообще не продавать (так мне объяснили), то ли потому, что нельзя было нарушить уже объявленный в каталоге распорядок торгов.

Книга вполне могла уплыть за границу, как многие и многие другие, меж тем, когда я запрашивал северных наших соседей, мне указывали только переводы на голландский язык, но не сообщали, где находится оригинал, напечатанный во Франкфурте на французском и немецком языках параллельно.

О том, что мои поиски книги в Париже оказались тщетными, вы уже знаете. В общественных библиотеках ее не было. Давно не появлялась она и у торговцев старыми книгами. Мне сказали, что искать ее следует в одном-единственном месте — в лавке г-на Тулуза [148] Г-н Тулуз, ул. Фуен-Сен-Жак, напротив казармы драгун. (Примеч. Нерваля) 149 Абеляр Пьер (1079–1142) — средневековый философ-богослов, поэт. За свои прогрессивные взгляды подвергался преследованиям со стороны церкви. Вынужден был уйти в монастырь. Его трагическая любовь к своей ученице Элоизе, описанная им в автобиографической книге «История моих бедствий», не раз служила предметом литературных обработок (в частности, подсказала Руссо заглавие его романа «Новая Элоиза». .