Жерар Нерваль - Дочери огня

Специальность г-на Тулуза — богословские трактаты. Расспросив меня о содержании книги, он сказал:

— Сударь, у меня этой книги нет. Но даже если бы и была, с чего вы взяли, что я продал бы ее вам?

Я понял, что, имея постоянные дела со священнослужителями, г-н Тулуз отнюдь не жаждет поставлять книги вольтерьянцу.

Тогда я сказал, что обойдусь и без нее, так как у меня уже есть в общих чертах представление о ее герое.

— И вот так люди берутся писать историю! — воскликнул он.

Вы скажете, что я мог бы попросить «Повесть об аббате де Бюкуа» у какого-нибудь библиофила — ведь не вся эта порода вывелась, — например, у г-на де Монмерке и прочих. А я на это отвечу, что настоящий библиофил книг на подержание не дает. Он так боится их истрепать, что и сам не читает.

У некоего весьма известного библиофила был друг, и этот друг пленился томиком Анакреона, лионское издание XVI века в шестнадцатую долю листа, с приложением стихов Биона, Мосха и Сафо. Обладатель сего издания оборонял его так ревностно, как не оборонял бы собственную жену. Когда он приглашал помянутого друга к завтраку, тот обычно проходил через уставленный книгами кабинет с видом полного равнодушия, но при этом всякий раз искоса поглядывал на Анакреона.

— Зачем тебе это издание в шестнадцатую долю… отвратительно переплетенное и уже разрезанное? — сказал он однажды другу-библиофилу. — Я охотно дам тебе за него «Путешествие Полифила», издание первое, Альд, с гравюрами Белена… По чести говоря, Анакреон мне нужен только, чтобы укомплектовать мое собрание греческих поэтов.

Владелец книги только улыбнулся.

— Что ты хочешь вдобавок?

— Ничего не хочу. Я не обмениваю своих книг.

— А если я предложу тебе мой «Роман о розе», экземпляр с широкими полями и собственноручными пометками Маргариты де Валуа?

— Нет… и прекратим бесполезный разговор.

— Деньгами, ты знаешь, я не богат, но тысячу франков все же наскребу.

— Прекратим этот разговор.

— Ну хорошо, полторы тысячи франков.

— Терпеть не могу денежные счеты между друзьями!

Отказы лишь распаляли вожделение этого человека. Он все повышал цену, в ответ по-прежнему слышал отказы и тогда, уже в полном неистовстве, воскликнул:

— Ах так!.. Что ж, я куплю ее на распродаже твоей библиотеки!

— На распродаже?.. Но ведь ты старше меня!

— Старше… Но твой кашель ничего хорошего не сулит.

— А как насчет твоего ишиаса?

— Ну, с ишиасом до восьмидесяти лет доживают!

И тут я умолкаю. Этот спор мог бы прозвучать в комедии Мольера или послужить основой для одного из горестных рассуждений о человеческой глупости — весело писать о ней мог разве что Эразм… В общем, через несколько месяцев библиофил и впрямь умер, и его друг купил книгу за шестьсот франков.

— А ведь я предлагал ему полторы тысячи! — приговаривал он всякий раз, когда показывал ее кому-нибудь. Меж тем, пока речь не заходила об этой книге — единственном темном пятне на пятидесятилетней дружбе, глаза ее нынешнего обладателя увлажнялись слезами, стоило ему воскресить в памяти превосходного и столь дорогого ему человека.

Этот анекдот небесполезно вспомнить в наше время, когда интерес к собиранию книг, автографов и предметов искусства уже мало кому понятен во Франции. И все же он объясняет, почему мне было так трудно раздобыть книгу про аббата де Бюкуа.

Из Суассона, куда я ездил, рассчитывая найти там материалы о семействе де Бюкуа, я вернулся в семь утра в субботу, то есть к началу распродажи у Тешнера библиотеки г-на Мотле, распродажи, все еще не законченной, о которой позавчера появилась заметка в брюссельской газете «Индепанданс».

Для любителя распродажа старых книг и вообще всяческих редкостей все равно что для игрока стол, крытый зеленым сукном. Лопатка аукциониста, отодвигающая книги и придвигающая деньги, особенно подчеркивает точность сравнения.

На аукционе кипели страсти. Цена какого-то разрозненного тома подскочила до шестисот франков. Без четверти десять аукционист объявил, что с молотка идет книга «Повесть об аббате де Бюкуа», объявленная цена двадцать пять франков… Когда она дошла до пятидесяти пяти, постоянные покупатели, и даже сам г-н Тешнер, отступились; у меня остался один-единственный соперник.

Но и у него не хватило духа взять барьер в виде шестидесяти пяти франков.

Молоток аукциониста присудил мне книгу за шестьдесят шесть франков.

Еще три франка двадцать сантимов с меня взяли в возмещение расходов по устройству распродажи.

Уже потом я узнал, что последним моим конкурентом был уполномоченный Национальной библиотеки.

Итак, я стал обладателем этой книги и могу теперь снова засесть за свой труд.

Ваш и так далее…

От Вера до Даммартена не более полутора часов ходьбы. Мне посчастливилось: было безоблачное утро, когда, стоя на вершине холма у развалин старинного, некогда столь грозного замка, я любовался раскинувшейся на десять лье вокруг ширью. Высокие башни разрушены, но их основания все еще видны; теперь на этом возвышенном месте, как раз там, где были ворота и дворы, насажены липовые аллеи для прогулок. Заросли барбариса и белладонны надежно охраняют от падения в еще очень глубокие рвы. В одном из этих рвов, ближнем к городу, устроен тир для лучников.

Сильвен вернулся к себе домой, и я в одиночестве продолжал свой путь в Суассон по Вилье-Котретскому лесу, где среди совсем уже обнаженных лиственных деревьев особенно зелеными казались сосны, посаженные на семенных лесосеках, занимавших когда-то немалые пространства. К вечеру я добрался до Суассона, древней Augusta Suessonium, где в VI веке решалась судьба Франции.

Как известно, именно после победы при Суассоне Хлодвиг, вождь франков, претерпел глубокое унижение: ему не удалось присвоить золотой сосуд, составлявший часть награбленной в Реймсе добычи. Быть может, он уже подумывал о примирении с церковью, поэтому и хотел вернуть кому следует столь дорогой и священный предмет. Но тут один из его воинов потребовал, чтобы и этот сосуд причислили к добру, которое подлежит дележу, ибо равенство было основополагающим законом франкских племен, чьи корни уходят в почву Азии. Золотой сосуд был разбит на куски, как, впрочем, спустя время и голова поборника равенства под ударами франсиски, то есть бердыша вождя. Таковы истоки нашей монархии.

В Суассоне, городе-крепости из второстепенных, немало примечательных древностей. С высокой башни нынешнего собора открывается вид на семь лье вокруг; великолепный запрестольный образ принадлежит кисти Рубенса. Но куда интереснее старинный собор с зубчатыми кружевными колокольнями. К несчастью, от него сохранились только башни и фасад. Есть там еще одна церковь, ее сейчас восстанавливают, пуская в дело тот очень красивый камень и римский бетон, которыми славится эта округа. Мне удалось побеседовать с каменотесами, когда они завтракали, сидя вокруг костра, в котором пылал вереск, и я убедился в их осведомленности по части истории искусства. Подобно мне, каменотесы сетовали на то, что восстанавливают не старинный собор св. Иоанна-на-виноградниках, а вот эту тяжеловесную церковь. Но она, сказали им, более удобна для прихожан. В наши времена умеренной религиозности верующих заманишь лишь в тот божий храм, который изящество очертаний сочетает с комфортом.