Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 1 [litres]

Государь вполне согласился с этим мнением и сказал, что по переезде в Систово можно будет пригласить туда канцлера для совещания с ним. На это я позволил себе заметить, что было бы желательно, чтобы инициатива этих совещаний шла не от главнокомандующего (при котором Нелидов занимает пост начальника дипломатической канцелярии), дабы не подать повода к новым толкам о нашем военном бессилии, будто бы вынуждающем призвать на выручку дипломатию. Странным покажется такое соображение: как будто военная сила стоит в антагонизме с дипломатией, вместо того чтобы служить ей орудием. Но, к сожалению, таков взгляд нашего канцлера, у которого всегда на первом плане его собственное «я». Тщеславие его заслоняет даже государственные интересы. Во всяком случае, едва ли можно ожидать какой-либо пользы от приезда канцлера в Систово. Не придется ли опять вызвать сюда Игнатьева, который еще из Белы, где он схватил сильную лихорадку, уехал в свое киевское имение?

1 октября. Суббота.Телеграммы с разных пунктов театра войны неутешительны. Удостоверились, что и после 10 сентября Осман-паша получал в Плевне подкрепления и транспорты, которых не могла остановить [одна] наша кавалерия. Есть сведения, будто на днях прошло даже до 50 таборов; трудно доверять подобным показаниям. Между тем Тотлебен дал знать, что опасается двинуть две гвардейские дивизии на другую сторону Вида, пока не подойдут еще две дивизии (2-я гвардейская и 3-я гренадерская). Но дивизий этих пришлось бы дожидаться чуть не до 20 октября, дав во всё это время Осман-паше полную свободу получать новые подкрепления и транспорты. Притом ожидаемые дивизии прежде всего необходимы для поддержания Рущукского отряда, который ежедневно ожидает нападения превосходящих сил Сулейман-паши.

Государь очень тревожится за левое наше крыло, однако сегодня же приказал великому князю Сергею Александровичу возвратиться в Главную квартиру наследника цесаревича. Вчера вечером и сегодня у государя вырывались выражения: «Я сам распоряжусь», «Я сам туда поеду». По всему видно, что у него поколебалось доверие к главнокомандующему и его начальнику штаба; он видит ясно их несостоятельность и, к крайнему прискорбию своему, не находит уже возможности поправить дело.

Сегодня перед завтраком и после него были у государя совещания с ними, в моем присутствии. Между прочим зашла речь о записке Нелидова, которую великий князь намеревался препроводить при своем письме к канцлеру. Государь, согласно с высказанным мною вчера мнением, признал неудобным, чтобы инициатива обращения к дипломатическому вмешательству шла от главнокомандующего. После ухода великого князя и генерала Непокойчицкого, оставшись наедине с государем, я высказал ему со всей откровенностью соображения относительно ведения этого щекотливого дела. Объяснив некомпетентность князя Горчакова и его ближайших советников (без участия Игнатьева), я позволил себе прямо заявить, что наши дипломаты не справятся с задачей, что, вообще, такое дело вести официальным дипломатическим путем невыгодно и в настоящий момент, более чем когда-либо, представляется нам случай воспользоваться существующими личными отношениями дружбы и родства между двумя императорами, чтобы вызвать на помощь императора Вильгельма и его энергичного канцлера. Как нельзя более кстати приехал в Главную квартиру из Берлина состоящий в качестве нашего военного агента генерал-адъютант Рейтерн, под тем предлогом, что император Вильгельм желает ближе узнать истинное положение дел на театре войны. Такое поручение как раз нам на руку: почему бы не поручить Рейтерну привезти в Берлин словесное заявление нашего императора, что настало время, когда Германия может оказать нам дружескую услугу.

Государь заметил, что вмешательство дипломатии может быть допущено только в виде нашего официального вызова; я же думаю, наоборот, что официальный призыв на помощь дипломатического вмешательства более унизителен, выказывая явно бессилие наше справиться с Портой силой оружия. Государь заключил разговор словами: «Я подумаю еще об этом».

3 октября. Понедельник.Ничего замечательного; всё то же томительное ожидание турок со стороны Рущука, то же бездействие под Плевной, то же тяжкое положение войск на Шипке. Подошедшие первые два полка 2-й гвардейской и один полк 3-й гренадерской дивизий прибыли в Павло; наследник цесаревич требует, чтобы эти полки, не ожидая хвоста дивизий, пошли к Беле. Погода поправилась, и дороги быстро высыхают.

В Главную квартиру приехал государственный контролер Грейг. Не знаю, с какой целью.

4 октября. Вторник.Наконец первая значительная победа: утром получена с Кавказа телеграмма о совершенном поражении армии Мухтар-паши в ее сильной позиции на горе Аладжа. Первая краткая телеграмма была дополнена вечерней, более подробной. Из нее можно заключить, что успех полный, какого только можно желать: сам Мухтар едва ушел в Карс с небольшой частью левого своего крыла; всё же правое крыло, состоявшее из трех дивизий, сложило оружие с 7 пашами и 36 орудиями.

Известие это произвело, конечно, большую радость у нас в Главной квартире. Государь, по своему обыкновению, сейчас же вышел на крыльцо и перед случившимися тут лицами свиты прочел вслух телеграмму. Затем он отправился в лагерь лейб-гвардии Казачьего полка, празднующего сегодня свой полковой праздник. Объехав фронт полка, государь приказал мне перед полком прочесть телеграмму. По обыкновению, отслужено молебствие в походной церкви, оригинально устроенной из дубовых ветвей; потом все офицеры полка были приглашены к завтраку и при этом снова прокричали «ура!» кавказским победителям.

5 октября. Среда.По случаю дня рождения великой княгини Марии Александровны, герцогини Эдинбургской, опять были у обедни, а после завтрака встречали и провожали два полка 2-й гвардейской пехотной дивизии (Павловский и Финляндский), проходившие от Павло к Плевне, а потом третий полк той же дивизии, Гренадерский, направленный туда же прямо из Царевицы. Все три полка имели вид бодрый, молодцеватый, несмотря на дальний поход.

Вчерашнее известие с Кавказа было общим предметом разговора. Поражение Мухтара представляется как бы первым признаком поворота в ходе кампании. Всякому приходит мысль – что, если б теперь и на здешнем театре войны совершилось что-нибудь подобное! Почему бы Осман-паше не разделить судьбу Мухтара!

Между тем по сведениям с левого крыла (от наследника) видно, что и Сулейман-паша, несмотря на прославленную энергию его и решимость, после произведенной 3-го числа рекогносцировки на левый берег Лома, не решился, однако же, атаковать нас. Говорят, будто часть его войск потянулась к югу.