Дмитрий Милютин - Дневник. 1873–1882. Том 1 [litres]

4 апреля. Пятница.Сегодня утром проводил на вокзал жену и двух старших дочерей, уехавших за границу из-за болезненного состояния Ольги, которая с самого возвращения из Крыма не может отделаться от лихорадки [и во всё это время не выходила из комнаты. Грустно видеть ее, и кто знает, поможет ли ей поездка за границу]. Прежний наш план – провести лето в Симеизе – расстроился, к тому же и постройка дома всё еще не окончена. [Дом всё еще не готов, и трудно сказать, когда можно будет войти в него. Прискорбнее же всего, что у некоторых из членов семьи поселилось с прошлой осени предубеждение против Крыма и опасение так называемой «крымской» лихорадки.]

6 апреля. Воскресенье.Вчера был я в заседании Соединенных департаментов Государственного совета: рассматривалось мое представление о введении земских учреждений в Область Войска Донского. Я ожидал упорных прений по вопросу о том, должны эти новые учреждения оставаться в ведении Военного министерства или перейти под начало Министерства внутренних дел, как доказывали Тимашев и граф Пален. Однако же, к удивлению моему, вопрос этот совсем пройден молчанием. Позже узнал я, что пред самым заседанием Потапов доложил государю о предстоявшем споре и получил от его величества положительное заявление: он желает, чтобы земское дело в Области Войска Донского оставалось в руках Военного министерства. Таким образом, еще до начала заседания условлено было не поднимать спорного вопроса, заранее уже предрешенного. Тем не менее заседание продолжалось до 5 часов.

Сегодня утром представлял я государю разные интендантские образцы, в том числе новое шинельное сукно темно-серого цвета. После обедни представлялись его величеству офицеры, кончившие курс в Академии Генерального штаба.

Сегодня же, несмотря на Вербное воскресенье, было экстренное заседание Комитета министров, на котором в последний раз рассматривалось представление министра путей сообщения о новых линиях железных дорог. Опять пришлось мне выдержать жаркие прения. По одному из вопросов вышло разногласие: со мною подали голоса пятеро, все остальные 20 голосов – против меня. Впрочем, я уже привык к тому, что при суждениях о железных дорогах военные интересы не только не находят защитников, но вызывают прямое противодействие со стороны большинства моих коллег. Думаю, что ни в одном правительстве нет такой односторонности во взглядах на государственные нужды и интересы.

В особенности возмутительны лицемерные речи тех ораторов, которые стараются мнимыми экономическими и финансовыми соображениями маскировать закулисные побуждения, частные корыстные интересы. Удастся ли кому-либо из влиятельных лиц выхлопотать, чтобы выдали концессию на постройку железнодорожной линии, проходящей через его имение или его заводы, и вот эта линия провозглашается крайне необходимой для процветания целого края, для развития промышленности и т. д. Если при этом напомнишь о другой, соседней линии, более необходимой не для местных только интересов, а для целей общегосударственных, то возражают, что речь о той линии еще впереди; а когда через несколько времени напомнишь снова, без зазрения совести объявляют, что она сделалась уже невозможной за проведением той, на которую только что перед тем выдана концессия. Такова в общих чертах история всей нашей железнодорожной сети. Досадно и прискорбно. Я вышел сегодня из заседания в шестом часу, усталый и озлобленный.

8 апреля. Вторник.В Комитете министров обсуждались два представления министра государственных имуществ о продаже в частные руки двух казенных горных заводов – Богословского и Луганского. Последний из них чуть было не подал повода к новому скандалу, которого мы избегли только благодаря случайности. Когда Комитет уже пришел к окончательному заключению и председатель готов был прекратить заседание, неожиданно приехал великий князь Константин Николаевич. Председатель вышел к нему навстречу. Великий князь был крайне озадачен, узнав, что опоздал: он намеревался настаивать, чтобы в этом же заседании Комитет прямо решил продажу Луганского завода адъютанту великого князя Семечкину, без всякой конкуренции.

[К счастью, дело уже было решено в противном смысле. В городе давно уже говорили, что под именем Семечкина желает приобрести завод сам великий князь Константин Николаевич, что он же намерен приобрести и постройку Каменноугольной железной дороги, поскольку будто бы выгоднее, чтобы эта железная дорога была в одних и тех же руках с Луганским заводом, тогда железная дорога будет подвозить к заводу топливо от каменноугольных копей и руду от Кривого Рога. Говорят, что Семечкин и Киреев, другой адъютант великого князя, уже имели наглость предлагать на бирже акции этой железной дороги и приискивать капитал на приобретение Луганского завода.]

Не поспев к рассмотрению дела о Луганском заводе, великий князь все-таки желал, чтобы приезд его не был напрасным: он занялся другим делом, которое также затрагивает интересы некоторых высокопоставленных лиц, – вопросом о кавказских железных дорогах. Недовольный результатом последнего нашего совещания у государственного канцлера, великий князь домогался изменения составленного Стремоуховым протокола. Подстрекаемый князем Мирским и телеграммами из Тифлиса, Константин Николаевич настаивает, чтобы государю был поднесен на утверждение полный трактат о кавказских железных дорогах, разумеется, в том смысле, в каком желает кавказское начальство.

Князь Горчаков, оскорбленный резкими и бесцеремонными приемами великого князя, подстрекаемый, в свою очередь, Стремоуховым, объявил наотрез, что поднесет государю краткий протокол заседания в той форме, в какой он был составлен, – то есть как простой перечень действительно высказанного в совещании каждым из членов. [Не знаю, чем кончится это препирательство, но настойчивость и назойливость, выказываемые в этом деле великим князем Константином Николаевичем, и отчасти поддержка, оказываемая наследником цесаревичем в пользу протежируемой Михаилом Николаевичем и князем Мирским Бакинской дороги, подтверждают слухи, прежде уже ходившие, о том, что в этом деле, к прискорбию, также есть своя корыстная подкладка: уверяют, что акции Бакинской дороги уже вперед разобраны и в числе акционеров – члены царской семьи. Говорят, великий князь Михаил Николаевич бомбардирует великих князей Константина Николаевича и наследника цесаревича телеграммами, в которых убедительно упрашивает их во имя дружбы отстоять Бакинскую дорогу.

Крайне прискорбно и грустно, что дух спекуляции и жажда наживы до такой степени обуяли всех не только государственных людей, но даже членов царской фамилии. Об этом говорят громко в публике, так же как об их любовных проделках, которые всем известны. Скандальные эти сплетни колеблют прежнее благоговение к царскому дому и то обаяние, которым он был окружен в представлении народном.]