Клара Ремюза - Мемуары госпожи Ремюза

О королеве Марии-Антуанетте.

Шатобриан продолжал печатать в газетах отрывки из своего «Путешествия», которые читали с интересом. Они были хорошо приняты благодаря тому, что в них партийный дух соединялся с изяществом. Получалось нечто вроде маленькой войны, которую он вел с Бонапартом и которая не нравилась последнему, как всякого рода оппозиция.

Эта поездка в Фонтенбло представляет собой один из интереснейших эпизодов придворной жизни в эпоху Империи. Кажется, император никогда не посвящал так много времени подобной жизни, со всеми ее удовольствиями, со всем ее блеском; по крайней мере здесь, а не в каком-либо другом месте, в это время императорский двор был в первый раз настоящим двором. Во всех других местах то, что называли двором, было только парадом, церемонией, где люди фигурировали больше для того, чтобы показать свои мундиры, а не самих себя. Здесь так же, как при Людовике XIV или Людовике XV, жили общей жизнью, и, несмотря на строгий этикет и на страх перед господином, должны были проявиться естественные склонности. Тут были интересы, страсти, интриги, слабости, измены – одним словом, это был настоящий двор. Я не хочу судить о таланте автора в описании всех этих деталей и ограничиваюсь ролью издателя – делаю примечания для объяснения, а не для похвалы. Но так как публика доказала своим интересом к книге, как ценит она эти мемуары, то меня извинят, если я скажу, что отец мой предвосхитил суд общественного мнения, так как решался сравнивать произведение своей матери с самыми лучшими литературными образцами.

Вот что думал он об описании жизни в Фонтенбло: «Эта глава, не заключающая в себе никаких событий, является, бесспорно, одной из самых замечательных глав этого произведения.

В некоторых частях этой главы слишком много рассуждений, которые повторяются. Если бы моя мать пересмотрела это произведение, она сократила бы его и многое выбросила. Однако я убежден, что текст должен остаться таким, каков он есть, и что эта глава, бесспорно, заслуживает похвалы. Так же, как и у Сен-Симона, точное, основанное на наблюдении описание людей и событий, нравов, форм, поступков, отношений, – все это овладевает мыслью и как бы переносит читателя в то общество, которое описывает автор…»

Император родился 15 августа 1769 года, то есть ему было тогда 38 лет. О его возрасте забывали, так как все были ослеплены его славой. Но когда читаешь его биографию, то невольно вспоминаешь о том, что это был человек, и притом молодой человек ( П.Р .).

Речь идет о Карлотте Гаццани, прекрасной генуэзке тридцати двух лет, дочери танцовщицы.

Мария I, его мать, была еще жива, но сошла с ума.

Министр Годой, получивший титул князя Мира за подписанный им мирный трактат.

Не думая, подобно императору, что такое событие следует забыть, те, кого оно смущало, помнили, что со времени убийства прошло только три с половиной года.

Император написал Фуше из Фонтенбло 5 ноября 1807 года следующее письмо: «Господин Фуше, вот уже две недели, как вы делаете глупости; пора положить этому конец, и вы должны перестать вмешиваться, прямо или косвенно, в дела, которые вас совершенно не касаются; такова моя воля».

Бабушка и в самом деле сохранила постоянную верность императрице, и во время развода у нее не было ни малейшего колебания относительно того, что ей следует делать, хотя даже королева Гортензия советовала ей хорошенько подумать, прежде чем на это решиться. Вот письмо, где она сообщала об этом решении моему дедушке, который поехал с императором в Трианон: «Мальмезон, декабрь 1809 г. Сначала я надеялась, друг мой, что ты поедешь с императором вчера и я тебя увижу. Независимо от удовольствия повидать тебя, я хотела и поговорить с тобой. Меня встретили здесь с истинной любовью; здесь очень грустно, как ты можешь себе представить. Императрица, которой не нужно больше принуждать себя, совсем убита, она постоянно плачет, и на нее тяжело смотреть. Ее дети не теряют бодрость духа; вице-король весел, он ее поддерживает, насколько это в его силах; они очень утешают ее.

Вчера у меня был разговор с голландской королевой, который я передам по возможности кратко. «Императрица, – сказала она мне, – очень тронута тем, что вы решились разделить ее участь, я этому не удивляюсь. Но затем, из дружбы к вам, я советую вам еще подумать. Так как ваш муж находится при императоре, то не на его ли стороне все ваши чувства? Не будете ли вы часто в ложном или затруднительном положении? Можете ли вы отказаться от удовольствия быть при дворе молодой царствующей императрицы? Подумайте хорошенько, я даю вам дружеский совет, и вы должны подумать об этом».

Я очень благодарила ее и отвечала, что не вижу для себя ничего неудобного в возможности выбрать то, что мне кажется наиболее подходящим. Если императрица считает неудобным иметь при себе жену человека, связанного с императором, то я удалюсь, но если это не так, то я предпочитаю остаться с нею. Конечно, я сознаю, что есть много преимуществ в положении лиц, оставшихся при большом дворе, но это лишение будет вознаграждено сознанием, что я исполняю свой долг и буду заботиться об императрице в том случае, если она оценит мои заботы. Я сказала также, что император, как мне кажется, не будет недоволен моим поведением, и т. п. и т. п. «Только одно обстоятельство, – продолжала я, – еще могло бы заставить меня пожалеть о моем поступке. Я скажу вам об этом вполне откровенно. Не может быть, чтобы при этом маленьком дворе не было бы какой-нибудь сплетни, какого-нибудь неосторожного разговора, который мог бы быть передан императору и вызвать у него, хоть на короткое время, неудовольствие. Императрица, при всей своей доброте, бывает иногда недоверчивой; я не знаю, докажет ли преданность, которую я ей выказала, что я могу быть вне всяких мимолетных подозрений, которые очень огорчили бы меня. Я признаюсь вам, что, если когда-нибудь заподозрят меня или моего мужа в том, что мы что-либо передавали оттуда или отсюда, я тотчас же покину императрицу».

Королева отвечала мне, что я права и она надеется на благоразумие своей матери. Она поцеловала меня, сказала, что императрице, в сущности, хотелось бы, чтобы я осталась с нею. Ты знаешь мой характер и знаешь, что не нужно большого для того, чтобы я решилась. Я вижу, друг мой, что ты думаешь. Я вполне сознаю, что мое положение часто будет затруднительным; но в конце концов – разве нельзя все удалить с помощью благоразумия и искренней привязанности?

Прими все это в расчет, подумай и решай. Впрочем, у нас есть время, так как нам дан срок до 1 января.