Клара Ремюза - Мемуары госпожи Ремюза

Я вспоминаю сейчас маленький анекдот, интересный только потому, что может еще лучше охарактеризовать этого странного человека; мне кажется, я не должна обойти его молчанием.

Деспотизм императора увеличивался по мере того, как расширялся его двор. Нужно признать, что Бонапарт хотел быть единственным руководителем мнений, желал, чтобы они формировались по его велению. Он компрометировал человека, мог погубить женщину за одно слово, без всяких предосторожностей. Но в то же время горячо возмущался, если общество решалось наблюдать и осуждать поведение тех, кого он ставил под защиту своего ореола.

Во время путешествия по Италии близость и праздность при дворах повели к некоторым более или менее серьезным ухаживаниям, о которых писали в Париж и о которых любили посплетничать. Однажды вдруг Бонапарт входит в столовую с довольно веселым лицом, опирается на спинку кресла, в котором сидит его жена, и обращается к нам – то к одной, то к другой – с ничего не значащими фразами, затем начинает расспрашивать нас о нашей жизни и, наконец, говорит, сначала полунамеками, о том, что среди нас находятся такие, о которых в обществе много разговоров.

Императрица, которая хорошо знала своего мужа и предвидела, что, слово за слово, он может зайти очень далеко, желала прервать этот разговор. Но император продолжал, и через несколько минут разговор стал очень неловким. «Да, дамы, – заявил он, – вы интересуете добрых жителей Сен-Жерменского предместья. Они говорят, например, что у вас есть связь с М., что вы…» И обратился таким образом к двум или трем среди нас. Можно легко представить себе, в какое неловкое положение поставил нас всех подобный разговор. Мне кажется также, что император забавлялся той неловкостью, которую создавал. «Но, – добавил он вдруг, – пусть не думают, что я одобряю подобные предположения! Затронуть мой двор – значит, затронуть меня самого. Я не хочу, чтобы позволяли себе хоть одно слово относительно меня или моей семьи и двора». При этом лицо его сделалось угрожающим, а тон – более строгим. Затем император заявил, что вышлет любую женщину, которая произнесет хотя бы одно слово относительно придворной дамы, но, говоря это, горячился один, так как никто из нас не желал ему отвечать.

Императрица сократила завтрак, чтобы закончить эту сцену. Начавшееся движение прервало императора, который удалился так же, как и пришел. Одна из дам, блаженная поклонница Бонапарта, готова была умилиться над добротой господина, который желал, чтобы наша репутация была чем-то священным. Но госпожа де ***, женщина большого ума, ответила ей с нетерпением: «Да, если император будет защищать нас подобным способом, – мы погибли!»

Бонапарт очень удивился, когда императрица указала ему, как смешна была эта сцена; он всегда считал, что мы должны быть ему благодарны за ту горячность, с какой он оскорблялся, когда задевали нас.

Во время пребывания в Сен-Клу он много работал и составил множество декретов, относящихся к управлению новыми департаментами, образованными в Италии. Кроме того, увеличил Государственный совет, которому с каждым днем придавал больше значения, так как был уверен в его зависимости от себя. Показывался в Опере, и парижане хорошо встречали его. Однако Бонапарт находил их несколько холодными, сравнивая их с жителями провинций. Жизнь его была полна и серьезна; иногда ему надоедала охота, он гулял только раз в день и принимал просителей только раз в неделю.

«Комеди Франсез» приезжала в Сен-Клу и ставила трагедии и комедии в небольшом хорошеньком театре, который там был построен. Тогда начались затруднения для Ремюза: как забавлять того, кого Талейран называл «незабавляемым».

Напрасно искали в нашем репертуаре какой-нибудь шедевр, напрасно наши лучшие актеры старались понравиться императору: чаще всего он бывал на этих представлениях рассеян и занят своими планами, хотя вменял в вину первому камергеру, Корнелю, Расину, актерам, что они не умели возбудить с его стороны большого внимания к спектаклю. Нужно сказать, что Бонапарт любил талант Тальма, или, вернее, самого Тальма, с которым был в довольно близких отношениях в юности. Он давал актеру много денег и принимал его запросто; но и Тальма не умел лучше других заинтересовать его. Подобно тому, как больной ставит в вину другим плохое состояние своего здоровья, Бонапарт раздражался, видя, как скользят мимо него удовольствия, доступные для других, и всегда думал, что, браня и мучая, он заставит наконец придумать, что поможет его развлечь. Можно было очень серьезно пожалеть того, кому поручены были его удовольствия. К несчастью для нас, это был Ремюза, и я могу рассказать, как много он страдал от этого.

Император все еще хвалился возможностью бороться против англичан некоторыми успехами на море. Соединенный флот, испанский и французский, часто делал рейды: пробовали защищать колонии, адмирал Нельсон повсюду преследовал нас, расстраивал большинство наших предприятий, но это тщательно скрывали, и, если верить нашим газетам, мы ежедневно били англичан.

Возможно, проект высадки к этому времени уже был оставлен. Английское министерство создавало нам опасных врагов на континенте. Русский император, молодой и независимый по характеру, быть может, уже оскорблялся тем преобладанием, к которому стремился наш император, и подозревал некоторых из его министров в том, что они, в угоду английской политике, желали сделать его нашим врагом. Мир с Австрией висел на волоске, и только прусский король казался нашим союзником.

В августе император отправился в Булонь. В то время в его планы не входило посещение флотилий, он желал сделать смотр многочисленной армии, которая стояла лагерем на севере и которую он хотел двинуть вперед. Во время его отсутствия императрица совершила путешествие на воды в Пломбьер. Мне кажется, что я могу воспользоваться этим перерывом, возвратиться назад и рассказать некоторые подробности о Талейране, которые я, сама не знаю почему, опускала до сих пор.

Известно, каким образом Талейран, уже некоторое время назад вернувшийся во Францию, был назначен министром иностранных дел: стараниями госпожи де Сталь, которая указала на этот выбор директору Баррасу. Во время правления Директории Талейран познакомился с госпожой Гранд [78]. Хоть уже и не первой молодости, но эта прекрасная индианка еще обращала на себя внимание своей красотой. Она хотела поехать в Англию, где жил ее муж, и отправилась к Талейрану просить паспорт.

Ее визит, ее внешность произвели на него, по-видимому, такое впечатление, что паспорт не был дан или оказался ненужным. Госпожа Гранд осталась в Париже, вскоре стала посещать министерство иностранных дел, а позднее там поселилась. Бонапарт в то время был Первым консулом. Его победы и договоры привлекли в Париж посланников главных европейских держав и массу иностранцев. Люди, вынужденные по своему положению бывать у Талейрана, довольно благосклонно относились к тому, что встречали за его столом и в салоне госпожу Гранд, которая играла роль хозяйки, однако и удивлялись той слабости, с какой Талейран поставил в сложное положение женщину, только красивую, но с умом настолько посредственным и характером настолько тяжелым, что она постоянно оскорбляла Талейрана плоскостями и смущала его покой неровностью своего настроения. У Талейрана в характере всегда было много мягкости и много снисходительного равнодушия к деталям. Им можно повелевать, запугивая его, потому что он не любит шума, и госпожа Гранд довольно ловко пользовалась своим очарованием и своей требовательностью, чтобы подчинять его.