Клара Ремюза - Мемуары госпожи Ремюза

Однако, когда речь зашла о представлении министру жен посланников, появились затруднения. Некоторые из жен не желали быть принятыми госпожой Гранд. Они жаловались, и их недовольство дошло до ушей Первого консула. Он имел с Талейраном по этому поводу решительный разговор и объявил своему министру, что тот должен изгнать госпожу Гранд из своего дома. Как только эта последняя узнала о таком решении, она явилась к госпоже Бонапарт и мольбами добилась от нее обещания устроить свидание с Бонапартом. Едва очутившись в его присутствии, она упала перед Первым консулом на колени и умоляла его отменить постановление, которое приводило ее в отчаяние. Бонапарт был тронут слезами и криками этой красавицы и, чтобы несколько успокоить ее, сказал: «Я вижу только один способ. Талейран должен на вас жениться, – и все устроится. Нужно, чтобы вы носили его имя или перестали появляться». Консул повторил свое предложение Талейрану и дал ему на размышления только двадцать четыре часа. Говорят, Бонапарту доставило злобное удовольствие женить своего министра и он был в восторге от этой возможности приструнить его.

Талейран возвратился к себе, смущенный быстрым решением, которого от него требовали. Его встретили резкой сценой, на него нападали всеми способами, которые должны были окончательно склонить его к согласию. Его торопили, преследовали, волновали, что было противно его натуре. Остаток любви, сила привычки, быть может, даже боязнь раздражить женщину, которую он, конечно, не мог не посвятить в некоторые тайны, привели его к решению. Он уступил, поехал в деревню и отыскал в Монморанси священника, который согласился обвенчать его.

Два дня спустя узнали, что госпожа Гранд стала госпожой Талейран, и все затруднения дипломатического корпуса были улажены. Судя по всему, офицер Гранд, живущий в Англии, хоть и не стремился найти жену, с которой давно порвал, но воспользовался случаем и заставил дорого заплатить за то, чтобы не протестовать против этого брака. Чтобы иметь какое-нибудь развлечение в своем доме, Талейран удочерил маленькую Шарлотту, которая затем воспитывалась у него и которую ошибочно считали его дочерью. Он очень привязался к девочке, заботился о ее воспитании и в 17 лет выдал ее замуж за барона Талейрана (Александра Талейрана-Перигора, своего кузена. – Прим. ред.). Она проявила себя с лучшей стороны и добилась доброго отношения Талейранов, которые справедливо были недовольны этим браком.

Лица, которые знают Талейрана и знают, до какой степени изящным был его вкус, как он привык к тонкому и остроумному разговору, как нуждался во внутреннем покое, очень удивились, что он соединил свою жизнь с жизнью особы, ежеминутно шокировавшей его. Поэтому можно предположить, что его принудили к этому крайние обстоятельства: воля Бонапарта и краткий срок, данный на размышление, помешали разрыву, который, в сущности, больше бы ему подходил.

В самом деле, какая разница, если бы целью своего поведения он не ставил сближение с церковью, которую покинул ранее. Можно представить себе, как улучшилось бы его положение, если бы Талейран на склоне жизни снова надел римский пурпур или по крайней мере поправил в глазах света то, что было самым большим скандалом его жизни [79]. Но в том положении, в которое он себя поставил, сколько мер приходилось ему принимать, чтобы по возможности не быть смешным, что всегда угрожало ему! Конечно, он умел лучше других выйти из неловкого положения. Глубокое молчание относительно своих тайных огорчений, полная внешняя индифферентность по отношению к тому вздору, который говорила его подруга, известное высокомерие по отношению к тем, кто попытался бы посмеяться над ним или над ней, необыкновенная вежливость, большое влияние, громадное политическое значение, огромное состояние, терпение, с которым он переносил всякое оскорбление, умение отомстить за него, – вот что он мог противопоставить всеобщему порицанию, которое вызвал, но которое не смело проявляться. И несмотря на громадные ошибки, сделанные им, общественное презрение никогда не посмело его коснуться. Но не нужно думать, что он не был наказан внутренне за свое неблагоразумное поведение: лишенный семейного счастья, до известной степени порвавший со своей семьей, он должен был отдаться совершенно искусственной жизни, которая мешала ему до самого конца.

Общественные дела служили ему и занимали его; оставшееся свободное время он посвящал игре в карты. Всегда окруженный многочисленным двором, отдавая утро делам, вечер театру, а ночь картам, он никогда не подвергал себя ни скуке остаться с глазу на глаз с женой, ни опасности одиночества, которое могло бы навести на слишком серьезные размышления. Всегда стараясь быть занятым, он возвращался, чтобы отдаться сну, только тогда, когда был уверен, что сможет уснуть благодаря крайней усталости.

Притом император своим отношением к госпоже Талейран не вознаграждал его за те обязательства, которых от него потребовал. Бонапарт всегда обращался с ней холодно, часто даже невежливо и только с известными затруднениями признавал те знаки отличия, которые были присущи ее положению; он не скрывал, что она ему не нравилась, даже когда Талейран еще пользовался полным его доверием. Талейран все переносил молча, у него так и не вырвалось ни малейшей жалобы. Он устроил так, чтобы жена мало показывалась при дворе; она принимала иностранцев, а в известные дни – лиц, принадлежавших к правительству; она не делала визитов, и от нее их не требовали, – поскольку с ней не считались. Было ясно, что можно только здороваться или прощаться с ней, входя или выходя из ее салона, и Талейран не требовал большего. Я осмелюсь сказать в заключение, что он, казалось, все переносил с необыкновенным мужеством и примирением, – «Tu l’as voulu» [80].

В этих мемуарах мне придется еще говорить о Талейране, когда я буду рассказывать о нашем сближении с ним [81].

Я не знала госпожу Гранд во времена расцвета ее молодости и красоты, но слышала, что она была одной из самых очаровательных женщин своей эпохи. Ее высокая фигура отличалась гибкостью и грациозностью, столь свойственной женщинам ее родины. У нее был ослепительный цвет лица; голубые блестящие глаза; нос, несколько коротковатый, вздернутый, по странной случайности придавал ей некоторое сходство с Талейраном. Ее волосы, особенного, белокурого, цвета, были так прекрасны, что это сделалось почти пословицей. Мне кажется, что ей должно было быть по крайней мере тридцать шесть лет, когда она вышла замуж за Талейрана. Ее талия начала терять свое изящество, она стала полнеть, и это усилилось с течением времени; испортились тонкость ее черт и прекрасный цвет лица. Голос у нее был неприятный, манеры сухи, она от природы была недоброжелательна по отношению ко всем и, в сущности, безгранично глупа, из-за чего никогда ничего не могла сказать кстати. Близкие друзья Талейрана всегда были предметом ее особенной ненависти и сами ненавидели ее от всего сердца. Возвышение принесло ей мало счастья, но ее страдания никогда не вызывали ничьего сочувствия.