Клара Ремюза - Мемуары госпожи Ремюза

Между тем разгорелась война между Англией и Испанией. Мы ежедневно совершали вылазки на море; некоторые из них были до известной степени удачны. Одна из флотилий, выйдя из Тулона, смогла присоединиться к испанской эскадре, и в газетах много шумели об этом успехе [73].

Двадцать третьего мая Бонапарт был коронован итальянской короной. Церемония была торжественна, подобно той, что произошла в Париже. Императрица присутствовала на ней, сидя на одной из трибун. Ремюза рассказал мне, что в церкви произошло всеобщее движение в тот момент, когда Бонапарт, взяв Железную корону и возлагая ее на свою голову, произнес угрожающим голосом: «Бог дал мне ее, – горе тому, кто к ней прикоснется!»

Остаток времени, проведенного в Милане, был употреблен частью на празднества, а частью – на составление декретов, которые регулировали положение и управление нового королевства. Почти повсюду во Франции радовались этому событию, однако оно и беспокоило немало лиц, которые предвидели войну с Австрией как его последствие.

Четвертого июня в Милан явился генуэзский дож [Жироламо Дураццо, последний дож Генуи], который просил присоединения своей республики к Империи. Это заявление, подготовленное заранее или даже сделанное по приказу, было принято с торжественной церемонией, и тотчас же эта часть Италии была разделена на новые департаменты. Вскоре после этого итальянскому Законодательному корпусу была предложена новая конституция, а принц Евгений был назначен вице-королем Италии.

Император покинул Милан. Он совершал путешествие, казавшееся по виду увеселительной поездкой, но на самом деле это было изучение австрийских военных сил по линии реки Эч. Согласно Кампо-Формийскому договору, Бонапарт оставил австрийскому императору Венецию, и это делало его опасным соседом для Итальянского королевства. Приехав в Верону, разделенную Эчем на две части, Бонапарт принял барона де Венса, который командовал австрийским гарнизоном в той части Вероны, которая принадлежала его государю. Барон, по-видимому, узнал о наших силах в Италии; император, со своей стороны, рассмотрел силы противника. Исследуя берега Эча, он понял, что надо было построить крепости, которые могли бы защищать реку, но, высчитывая время и необходимые расходы, проговорился, что было бы проще и лучше удалить австрийцев от этой границы. Можно представить, что с этой минуты он уже внутренне решился на войну, которая и разразилась через несколько месяцев.

Впрочем, австрийский император, со своей стороны, не мог относиться равнодушно к тому могуществу, которого достигла Франция в Италии. Английское правительство, которое старалось возбудить против нас континентальную войну, ловко воспользовалось беспокойством австрийского императора и тем недовольством, которое мало-помалу охладило наши отношения с Россией. Английские газеты поспешили объявить, что Бонапарт осматривал свои войска в Италии только для того, чтобы привести их в боевое состояние, создавая грозную армию. Были выдвинуты несколько австрийских корпусов, и внешняя видимость мира, которая еще соблюдалась, послужила только к тому, чтобы дать возможность приготовиться обоим императорам, сделавшимся к тому времени почти открытыми врагами.

Празднества в Генуе – Кардинал Мори – Моя уединенная жизнь в деревне – Госпожа Луи Бонапарт – «Тамплиеры» – Возвращение императора, его увеселения – Женитьба Талейрана – Война объявлена

Император, путешествуя, посетил Кремону, Верону, Мантую, Болонью, Модену, Парму, Пьяченцу и появился в Генуе, где был принят с энтузиазмом. Он вызвал в Геную главного казначея Лебрена, которому поручил надзор за новой администрацией. Здесь он расстался со своей сестрой Элизой, которая сопровождала его в путешествии и которой он подарил Лукку, присоединив ее к Пьомбино.

В Вероне для императора устроили показ боя собак и быков в древнем амфитеатре, в котором помещалось сорок тысяч зрителей. При его появлении раздался всеобщий крик восторга, и он был искренно тронут этим приветствием, действительно внушительным благодаря количеству народа и самому месту. Празднества, данные в Генуе, носили действительно сказочный характер. На обширных платформах были устроены плавучие сады, которые завершались чем-то вроде храма, также плавучего, – он приблизился к берегу, чтобы принять Бонапарта и весь двор. Тогда все барки соединились вместе и удалились от берега, и император очутился посередине очаровательного острова, откуда он мог любоваться Генуей, тщательно иллюминованной и как бы воспламеняющейся от фейерверков, устроенных одновременно в нескольких местах.

Во время пребывания в Генуе Талейран получил удовольствие совершенно в своем вкусе, – так как его всегда забавляло, когда он мог найти или заметить что-нибудь смешное. Кардинал Мори, живший в Риме со времени своей эмиграции, пользовался репутацией, созданной резкостью его замечаний в нашем Учредительном собрании [74], однако у него было желание возвратиться во Францию. Талейран написал ему из Генуи и уговорил приехать, чтобы представиться императору. Он явился в Геную и, приняв немедленно тот почтительный вид, который мы всегда с тех пор наблюдали, повторял во всеуслышание, что явился, чтобы увидеть великого человека. Он добился аудиенции. «Великий человек» быстро понял его и, ценя так, как кардинал того стоил, доставил себе удовольствие и дал ему возможность отречься от прошлого.

Бонапарт легко привлек Мори к себе, немного приласкав, пригласил его во Францию, где он играл довольно смешную роль. Талейран, у которого не изгладились воспоминания о скандалах в Учредительном собрании, нашел немало возможностей слегка отомстить кардиналу, язвительно подчеркивая его глупость и его неуместную хвастливость.

В то время как император путешествовал по Италии, утверждая повсюду свое могущество, в то время как все вокруг утомлялись от постоянных представлений, которых он требовал от своего двора, когда императрица, счастливая возвышением своего сына, хотя и огорченная разлукой с ним, забавлялась всеми этими празднествами и возможностью блеснуть великолепием драгоценных камней и самых изящных туалетов, – я вела самую спокойную и приятную жизнь в долине Монморанси у госпожи д’Удето, о которой уже говорила. Воспоминания этой милой женщины переносили меня в те времена, которые она любила описывать; мне нравилось слушать ее рассказы о знаменитых философах, которых она так хорошо знала и о чьих привычках и разговорах так умело могла поведать.

Париж во время моего отсутствия оставался пустынным и спокойным. Я виделась иногда с госпожой Луи Бонапарт во дворце Сен-Лё, который купил ее муж. Луи казался занятым исключительно украшением своего сада. Его жена была одинока, больна и пребывала в страхе проронить хоть одно слово, которое ему не понравится. Она не смела ни радоваться его возвышению, ни плакать о его отсутствии, которое было бесконечным.