Бранимир Чосич - Скошенное поле

Господин Шуневич стал наведываться ежедневно. И каждый раз что-нибудь приносил. Когда Ясна протестовала, он улыбался и говорил:

— Я это принес не для вас — вы можете и обойтись, — а для моего маленького приятеля.

Несмотря на все любезности господина Шуневича, Ненад не чувствовал к нему доверия. Каждая его улыбка казалась ему фальшивой и подозрительной. Как-то раз господин Шуневич привлек его к себе, хотел приласкать и посадить на колени. Но Ненад стал проворно вырываться. Чем больше он извивался, тем крепче прижимал его господин Шуневич.

Ясна заволновалась.

— Ненад, что это ты!

— О, ничего, ничего, — говорил господин Шуневич, стараясь веселым смехом прикрыть свою минутную растерянность. «И этот тоже чувствует неприязнь. Даже дети!» — подумал он с раздражением, так как ни минуты не сомневался в причине сопротивления Ненада. Его гладко выбритое, румяное лицо густо покраснело; улыбка, как маска, скрывала игру мускулов крепко стиснутых челюстей.

— Неужели ты меня презираешь? — продолжал шутить господин Шуневич в жуткой тишине комнаты, где слышалось напряженное дыхание зажатого в тиски Ненада.

К ужасу Ясны, Ненад ответил:

— Презираю, презираю, пустите меня! — И, прежде чем Ясна и бабушка успели подбежать, он, словно зверек, впился зубами в руку господина Шуневича и, как только тот его выпустил, отскочил, бросился к двери, еще раз крикнул: — Презираю! — и выбежал из комнаты.

— Ничего, ничего, — успокаивал господин Шуневич, побелев, как мел, — ребячество! — Он помолчал и, снова скрывшись под маской гаденькой улыбки, мрачно добавил: — Ребячество, взвинченный патриотизм.

Ненад скрылся в разрушенном доме на противоположной стороне улицы; там собиралась в подвале детвора со всего квартала. Увидев оттуда, что господин Шуневич ушел, он, весь дрожа, покорно вернулся домой, готовый претерпеть наказание.

Ясна и бабушка были в слезах. Они ни слова не сказали Ненаду. Забившись в самый темный угол, он стал размышлять обо всем, что случилось: о страшных словах, оскорбительных для его матери, которые утром выкрикивал Миле-Голован (Ненад схватил его за горло, но Голован, как более сильный, вдобавок к ругани еще и поколотил его), о частых посещениях господина Шуневича, а главным образом о том, что за такой неслыханный поступок Ясна ни единым словом не побранила его. Значит, она согласна с ним. Значит, и она презирает господина Шуневича. Почему же тогда она никак не выразила этого? Ненад был в полном недоумении, беспокоился и чувствовал себя несчастным, пока не пошел спать. Ясна, как всегда, перекрестила его. Она была задумчива, и только почувствовав его горячий поцелуй, обняла его и долго не выпускала из своих объятий. И в темноте Ненад скорее угадал, нежели услышал, как Ясна шепчет:

— Мой хороший мальчик, мой хороший мальчик…

На следующий день господин Шуневич пришел как обычно, но Ненада не было дома.

Топчидерский парк был запущен, зарос цветущими деревьями и кустарником. На мосту перед железнодорожной станцией, у бывшей королевской резиденции, стояли часовые полевой жандармерии. Среди зелени, склонившись к самой земле, бродили люди в поисках хвороста. Так было повсюду: и в Кошутняке, и дальше до самой Раковицы, в низинах близ тюрьмы и на виноградниках за топчидерской церковью. С первого взгляда ничего нельзя было заметить. Только внимательный глаз мог разглядеть, как по темным опушкам мелькают в тени деревьев согнутые фигуры; только внимательное ухо улавливало в глубокой тишине сухой треск ломающейся ветки.

В тот день Ненад, Мика-Косой, Лела, Жика-Воробей и еще один мальчик, постарше, спозаранку забрались в лес на правом берегу топчидерской реки. Гора за Расадником была покрыта ельником, в темной зелени которого скрывались две уединенные виллы. А дальше к Раковице, по склону рос молодой лесок из грабов и дубов, больше похожий на кустарник. Тут в одном овраге ребята напали на настоящие залежи топлива. Очевидно, не так давно, судя по белизне пней, здесь срубили около двадцати больших дубов, которые тут же и обтесали; земля была усеяна толстыми, сухими, цельными щепками. Два дня подряд дети собирали щепки, набивали ими мешки и уносили. Из леса выходили кружным путем, с большими предосторожностями, чтобы их никто не заметил и не открыл их залежей.

Желая унести как можно больше, Ненад не рассчитал своих сил. Несмотря на то что он первым уходил с привала, на следующий он приходил последним. Привалы устраивались с учетом не только расстояния, но и местоположения: выбиралось крутое место, склон, ров, лучше всего стена, к которым можно было удобно прислониться, вытянуться на минуту и так же удобно подняться. На протяжении всего пути веревки развязывали только раз возле двух верхних топчидерских родников, перед крутым и трудным подъемом. Здесь же обычно и закусывали кто чем мог, умывались, пили, поджидали отставших, перевязывали вязанки. Здесь всегда царило оживление — потуже затягивали друг другу веревки, помогали встать, потные, усталые, стремились скорее припасть к кружке с водой.

Лела забеспокоилась. Она послала Косого обратно посмотреть, что случилось с Ненадом. Мальчик сбежал по тропинке в парк и не вернулся. Лела оставила стеречь мешки мальчишку постарше, а сама с Жиком-Воробьем отправилась на розыски первых двух. Они прошли мимо заброшенного родника, спустились в долину и вышли на открытое место, где под высокими платанами бил родник, обложенный камнем. Тут стояла толпа женщин; сбросив свои вязанки, они нагнулись над чем-то, чего Лела не могла видеть. Но, прежде чем она успела подойти, толпа расступилась, и появился Ненад, бледный, с мокрыми волосами, с которых стекала вода. Косой был с ним. Женщины продолжали обмениваться впечатлениями, когда подошла Лела.

— Лег отдохнуть на ровном месте, голубушка, а как захотел встать, веревки его и сдавили… Весь посинел; если б не перерезали веревок, задохнулся бы.

А Ненад с грустью наблюдал, как женщины, чтобы облегчить ему ношу, вытаскивали из его мешка лучшие поленья.

Хотя Ненад быстро пришел в себя, он все же вернулся домой позже обычного. Уже вечерело, и через улицу протянулись резкие тени. У ворот он еще раз взял с Лелы слово ничего не говорить ни своим, ни его родным, а потом тихо вошел в дом и на лестнице отвязал мешок. Тут он немного отдышался, размял руки и ноги, снял шапку и рукой кое-как поправил пробор на голове. Только после этого он начал подниматься по крутой лестнице, волоча со ступеньки на ступеньку мешок с дровами.

Обыкновенно Ясна, услышав шаги сына, выходила из комнаты и помогала ему втащить дрова. Но в этот раз Ненад дошел до второй площадки, а из комнаты никто не выходил. Тишина испугала Ненада. Он оставил дрова на площадке и побежал наверх. Взялся было за ручку двери, но услыхал голоса и остановился, затаив дыхание… Приглушенный мужской голос что-то настойчиво доказывал. Ненад сразу понял, что это господин Шуневич. И тут же услышал ответ Ясны: