Эрнст Гофман - Рождественские сказки Гофмана. Щелкунчик и другие волшебные истории

А последний раскаленными щипцами выхватывал из густого дыма блестящие куски какого-то вещества и усердно бил по ним молотком. Мне казалось, что вокруг проступают человеческие лица, только без глаз – на их месте были глубокие черные впадины.

– Глаза сюда, глаза! – воскликнул Коппелиус глухим угрожающим голосом.

Я вздрогнул, охваченный диким ужасом, и выпал из моей засады на пол. Коппелиус схватил меня.

– Звереныш! Звереныш! – зашипел он, скрежеща зубами, потом поднял меня и швырнул на жаровню, так что волосы мои обдало жаром.

– Теперь у нас есть глаза, красивые детские глазки! – так бормотал Коппелиус и, взяв в руки горсть раскаленных углей, намеревался бросить их мне в лицо.

Тогда отец мой протянул к нему руки и взмолился:

– Мастер! Мастер! Оставь глаза моему Натанаэлю!

Коппелиус визгливо захохотал:

– Ладно, пускай у малого останутся глаза, и он выплачет свой урок в этом мире. Однако посмотрим, каков механизм его рук и ног.

Тут он схватил меня так крепко, что у меня захрустели суставы, и стал вертеть мои руки и ноги то так, то эдак, придавая им различные положения.

– Все не так! Прежде лучше было! Старик знал свое дело! – шипел Коппелиус.

В глазах у меня потемнело, страшные судороги прошли по всем моим членам, я больше ничего не чувствовал… Теплое нежное дыхание скользнуло по моему лицу, я проснулся будто от смертного сна, надо мной склонилась мать.

– Песочный человек еще здесь? – прошептал я.

– Нет, дорогое дитя мое, он давно, давно ушел и не причинит тебе никакого вреда! – отвечала матушка и стала целовать и ласкать возвращенного ей любимца.

Но зачем утруждать тебя, дорогой Лотар? Зачем буду я длинно рассказывать об этом случае, когда так много еще нужно поведать тебе? Итак, мое подсматривание было открыто, и Коппелиус жестоко меня покарал. От страха у меня сделалась горячка, в которой я пролежал много недель. «Песочный человек еще здесь?» – это были мои первые разумные слова, признак моего выздоровления и спасения. Теперь я хочу рассказать тебе про ужасный момент моей юности, и тогда ты убедишься в том, что не из-за ухудшения зрения кажется мне все бесцветным, что какая-то темная сила набросила на жизнь мою мрачный облачный покров, который разорву я, быть может, только со смертью.

Коппелиус больше не показывался, говорили, что он оставил город.

Прошло около года. Все мы по старому заведенному обычаю сидели вечером за круглым столом. Отец был очень весел и рассказывал много забавного про путешествия, которые совершил в молодые годы. А когда пробило девять часов, мы вдруг услышали, как скрипнули петли наружной двери и на лестнице раздались тяжелые шаги.

– Это Коппелиус, – побледнев, сказала мать.

– Да, это Коппелиус, – повторил отец слабым усталым голосом.

У матери брызнули из глаз слезы.

– Разве это непременно должно быть?! – воскликнула она и бросилась к отцу.

– В последний раз, – отвечал отец, – в последний раз приходит он ко мне, обещаю тебе! Ступай, возьми детей! Идите, идите спать! Покойной ночи!

Мне казалось, что я обратился в тяжелый холодный камень. Дыхание мое остановилось. Видя, что я не двигаюсь с места, мать взяла меня за руку:

– Пойдем, Натанаэль, пойдем отсюда!

Я дал себя увести и вошел в свою комнату.

– Успокойся, успокойся, ложись в постель, спи, спи! – говорила мне мать вослед.

Но, мучимый неописуемым страхом и беспокойством, я не мог сомкнуть глаз. Ненавистный отвратительный Коппелиус стоял передо мной, сверкая глазами и издевательски смеясь, и я напрасно старался отогнать от себя его образ. Вероятно, была уже полночь, когда раздался вдруг страшный удар, точно выстрелили из какого-то орудия. Весь дом затрясся, за моей дверью что-то загрохотало, а наружная дверь с треском распахнулась и тут же захлопнулась. «Это Коппелиус!» – вскричал я в ужасе и вскочил с постели. Вдруг раздался душераздирающий крик. Я бросился в комнату отца, дверь была открыта настежь, удушающий дым валил мне навстречу, служанка кричала:

– Ах, барин! Барин!

На полу перед дымящейся жаровней лежал мой отец, с черным, обгоревшим и страшно искаженным лицом; он был мертв, вокруг него выли и визжали сестры, мать лежала в обмороке.

– Коппелиус! Проклятое исчадие ада! Ты убил моего отца! – закричал я и лишился чувств.

Когда спустя два дня тело моего отца клали в гроб, черты его лица были так же мягки и кротки, как и при жизни. Я с утешением подумал, что его связь с ненавистным Коппелиусом не навлекла на него вечного проклятия.

Взрыв разбудил соседей, случай этот получил огласку и стал известен полиции, которая хотела привлечь Коппелиуса к ответственности. Но он бесследно исчез. Если я скажу тебе теперь, дорогой друг мой, что продавец барометров был никто иной, как проклятый Коппелиус, то ты не станешь укорять меня, что я счел это враждебное вторжение предзнаменованием большого несчастья. Он был иначе одет, но фигура и лицо Коппелиуса слишком глубоко врезались в мою память, чтобы я мог ошибиться. Кроме того, Коппелиус почти не изменил своего имени: он выдает себя здесь за пьемонтского механика и называет себя Джузеппе Коппола.

Я решил разделаться с ним, и во что бы то ни стало отомстить за смерть своего отца.

Не рассказывай матушке про появление этого страшного колдуна. Кланяйся моей милой прелестной Кларе, я напишу ей, когда успокоюсь. Прощай.

В «Песочном человеке» (сказка открывает сборник «Ночные этюды», опубликованный в 1817 году) темный враг, присутствие которого Гофман чувствовал повсюду, воплощен в образе продавца барометров Коппелиуса, вырывающего глаза и продающего их кукольному фабриканту Спаланцани.

Гофмана привлекает тема, когда человек страдает безумием, совершает какое-то преступление, у него есть «темная сторона». Если у человека есть воображение, есть чувства, то он может впасть в безумие и покончить жизнь самоубийством. Для того, чтобы написать «Песочного человека», писатель изучал научные труды по болезням и клиническим составляющим. Сказка привлекла внимание психологов и психиатров, среди них был и Зигмунд Фрейд, который опубликовал свой разбор этого произведения в очерке «Жуткое». С точки зрения Фрейда, страх потерять зрение, который преследует главного героя сказки, есть не что иное, как вытесненный страх кастрации, которому, как любой психической травме, суждено возвращаться в сознание. На примере сюжета «Песочного человека» Фрейд выводит определение категории жуткого: «Всё то, что должно было оставаться тайным, скрытым, но вышло наружу».

Сам Гофман не слишком высоко ценил этот сказочный рассказ, хотя мысль о его написании с беспримерным упорством преследовала его. Он даже сделал то, чего обычно никогда не делал, – отметил час, когда приступил к написанию «Песочного человека», а знаменитую «исходную сцену» из детства Натанаэля (Коппелиус собирается лишить мальчика глаз, умирает отец и т. д.) написал за один присест во время заседания апелляционного суда.