Эрнст Гофман - Рождественские сказки Гофмана. Щелкунчик и другие волшебные истории

Бальтазар, Кандида и друзья узнали в этом могучего чародея Альпануса, но полусонный Мош Тэрпин громко захохотал и думал, что за всем этим скрывается никто иной, как этот черт, княжеский оперный декоратор и устроитель фейерверков.

Раздался оглушительный звон. Прилетел блестящий бронзовый жук и, сев на плечо Проспэра Альпануса, как будто что-то тихонько жужжал ему в ухо.

Проспэр Альпанус поднялся со своего места и торжественно и важно проговорил:

– Дорогой Бальтазар, прекрасная Кандида, друзья мои, мое время прошло, Лотос зовет меня, я должен отбыть.

Тут он подошел к молодым и что-то тихо сказал им. Бальтазар и Кандида были очень взволнованы. Проспэр, по-видимому, давал им добрые советы, он горячо обнял обоих.

Потом он подошел к девице фон-Розеншён и так же тихо говорил с ней, вероятно, давая ей разные указания по министерству волшебных дел, которое он добровольно оставлял.

Тем временем спустился на землю небольшой хрустальный экипаж, запряженный двумя блестящими стрекозами, которыми правил серебряный фазан.

– Прощайте, прощайте! – воскликнул Проспэр Альпанус, сел в экипаж и понесся вверх через сверкавшие радуги, пока экипаж его не показался высоко в воздухе, как небольшая сияющая звезда, которая, наконец, пропала за облаками.

– Прекрасная монгольфиера, – проскрипел Мош Тэрпин и, сраженный силой вина, погрузился в глубокий сон.

Помня поучения Проспэра Альпануса и пользуясь владением чудного загородного дома, Бальтазар был действительно хороший поэт. А так как различные особенности, которые приписывал Проспэр Альпанус этому имению вполне оправдались, а Кандида никогда не снимала ожерелья, которое дала ей девица Розеншён в виде свадебного подарка, то Бальтазар не мог не быть счастливейшим мужем, испытывая величайшее блаженство, которое только может выпасть на долю поэта, женившегося на молодой и прекрасной жене.

И так-то сказка про маленького Цахеса, прозванного Циннобер, действительно имеет совсем счастливый конец.

Вы все, наверное, в большом беспокойстве оттого, что я так ужасно долго не писал. Матушка, пожалуй, сердится, а Клара могла подумать, что я катаюсь здесь как сыр в масле, развлекаюсь и совсем позабыл ее ангельское личико, так глубоко запечатленное в моем уме и сердце. Но это совсем не так. Ежедневно и ежечасно вспоминаю я всех вас, и в сладких снах является мне приветливый образ моей милой Клэрхен, и ясные глаза ее улыбаются мне так пленительно, как это бывало, когда я приходил к вам. Ах, разве я мог писать вам в том растерзанном, смятенном состоянии духа, которое до сих пор еще путает все мои мысли?! В жизнь мою вошло нечто ужасное! Смутное предчувствие грозящей мне страшной беды надвигается на меня, как черные тени облаков, сквозь которые не проникнет уже ни один приветливый солнечный луч. Но надо же, наконец, сказать тебе, что со мной случилось. Я знаю, что должен это сделать, но, думая об этом, тут же слышу, как внутри меня раздается безумный хохот.

Ах, дорогой мой Лотар! Что мне сделать, чтобы хоть отчасти заставить тебя почувствовать, что то, что случилось со мною несколько дней назад, действительно могло испортить мне жизнь? Если бы ты был здесь, ты бы сам это видел. Но теперь ты, очевидно, сочтешь меня за помешанного духовидца. Говоря коротко, то ужасное, что со мной случилось и произвело на меня убийственное впечатление, от которого я напрасно стараюсь избавиться, состоит в том, что несколько дней назад, а именно 30 декабря в полночь ко мне в комнату пришел продавец барометров и предлагал мне свои товары. Я ничего не купил и пригрозил спустить его с лестницы, но он ушел сам.

Ты подозреваешь, что только совсем особые обстоятельства, глубоко повлиявшие на всю мою жизнь, могут придать смысл этому случаю, и что особа какого-то несчастного торговца не могла так пагубно на меня воздействовать. Так оно и есть. Я собираю все свои силы, чтобы спокойно и терпеливо рассказать тебе многое из того, что случилось со мной в раннем детстве, желая, чтобы все это в самых ярких образах, ясно и точно предстало перед твоим живым умом. Но, собираясь начать, слышу, как ты смеешься, а Клара говорит: «Да ведь это просто ребячество!» Смейтесь, прошу вас, смейтесь надо мной от всего сердца! Я очень прошу вас! Но, Боже великий! Волосы становятся у меня дыбом, будто я умоляю вас надо мной смеяться в каком-то безумном отчаянии, как Франц Моор Даниэля. Но к делу!

Кроме обеденного времени, я и мои сестры мало видели отца в течение дня. Он был, вероятно, очень занят службой. После ужина, который по старинному обычаю подавался в семь часов, мы все вместе с матерью шли в его рабочий кабинет и садились за круглый стол. Отец курил табак и выпивал большой стакан пива. Он часто рассказывал нам разные удивительные истории и приходил при этом в такой азарт, что у него все время выпадала изо рта и гасла трубка, а я должен был снова и снова ее разжигать, поднося зажженную бумагу, и это меня необыкновенно забавляло. Часто, однако, он давал нам в руки книжки с картинками, а сам сидел в кресле молчаливый и неподвижный, распространяя вокруг себя такие густые облака дыма, что все мы будто плавали в тумане. В такие вечера мать бывала очень печальна и, как только пробьет девять часов, говорила: «Ну, дети! Спать! Спать! Я чувствую, что уже идет Песочный человек!» И я действительно каждый раз слышал тяжелые, медленные шаги на лестнице; это, верно, и был Песочный человек.

Однажды мне показались как-то особенно зловещими эти глухие шаги. Я спросил матушку, которая вела нас спать: «Мама, кто же этот злой Песочный человек, который всегда отрывает нас от папы? Как он выглядит?» – «Милое дитя, – отвечала матушка, – никакого Песочного человека на самом деле нет. Когда я говорю, что идет Песочный человек, это значит, что вы хотите спать, и не можете хорошенько открыть глаза, словно их присыпало песком». Этот ответ не удовлетворил меня, в моем детском мозгу ясно сложилась мысль, что мать не сказала правды о песочном человеке только для того, чтобы мы его не боялись, – я ведь не раз слышал, как он поднимается по лестнице. Сгорая от любопытства и желая побольше узнать об этом песочном человеке и о том, как он относится к детям, я спросил, наконец, старую няню, которая смотрела за моей младшей сестрой: «Кто такой этот Песочный человек?» – «Э, Танельхен, – отвечала она, – да неужто ты не знаешь? Это злой человек, который приходит к детям, когда они не хотят ложиться спать, и бросает им в глаза целые пригоршни песка, так что глаза наливаются кровью и вываливаются, а он складывает их в мешок и уносит на луну, чтобы кормить своих детей; а те сидят там в гнезде, и у них такие острые клювы, как у сов, чтобы клевать ими глаза непослушных детей».