Робертсон Дэвис - Мятежные ангелы. Что в костях заложено. Лира Орфея

Круглый стол был еще одной шуткой, которая не нравилась Марии. Конечно, совет директоров фонда собирался за круглым столом – красивым, старинным. Вероятно, лет двести-триста назад он служил «арендным столом» [274] Арендный стол – круглый стол, поддерживаемый широким деревянным основанием, в который вделаны ящички с названиями дней недели. Ящички служили примитивной картотекой для сбора арендной платы и хранения хозяйственных документов. в кабинете какого-нибудь управляющего имением. В квартире Корнишей этот стол лучше всего подходил для заседаний фонда. Поскольку за столом председательствовал Артур, Геранту Пауэллу пришла в голову шутливая ассоциация с легендами о короле Артуре. Герант много знал об артуровских легендах, хоть Мария и подозревала, что эти знания окрашены его живой фантазией. Именно Пауэлл настаивал, что решение Артура вести фонд по непроторенной дороге, руководствуясь чутьем, пропитано подлинным духом артуровских легенд. Пауэлл заклинал прочих директоров «бросаться в чащу леса там, где она всего гуще» и настойчиво повторял: «là où i ls la voient plus expresse» [275] Там, где они видят это наиболее явно (фр.) . (он утверждал, что это на средневековом французском). Марии не нравилась театральная аффектированность Пауэлла. Мария всю жизнь избегала аффектированности иного рода и, как истинный ученый, не доверяла слишком много знающим людям, не принадлежащим к миру науки (дилетантам, как называют их в ученом мире). Знания должны быть уделом тех, кто обращается с ними профессионально.

Иногда Мария спрашивала себя: неужели она вышла за Артура, чтобы заниматься такой бумажной работой? Но тут же отмахивалась от этого вопроса. Сейчас нужно выполнять именно эту работу, и Мария будет выполнять ее, как того, по-видимому, требует ее брак. Брак – это игра для взрослых, и правила ее у каждой пары свои.

Конечно, она как жена очень богатого человека могла стать «светской львицей». Но что это значило в такой стране, как Канада? Светская жизнь в ее старом понимании – визиты, чаепития, ужины, уик-энды, костюмированные балы – уже не существовала. Женщины, которым не приходилось работать, посвящали себя добрым делам. С живописью и музыкой связана масса утомительной нетворческой работы, которую профессионалы любезно передоверяют богатым доброволицам. Есть еще великая лестница сострадания, на которой общество располагает различные болезни в соответствии с их социальным престижем. Светские дамы трудятся на благо увечных, хромых, слепых [276] Светские дамы трудятся на благо увечных, хромых, слепых… – Ср.: «Но когда делаешь пир, зови нищих, увечных, хромых, слепых» (Лк. 14: 13) и «…пойди скорее по улицам и переулкам города и приведи сюда нищих, увечных, хромых и слепых» (Лк. 14: 21). , больных раком, паралитиков, прочих калек и, конечно, страдальцев, пораженных новой модной хворью, СПИДом. И еще жертв общественного неустройства: избиваемых жен, избиваемых детей, изнасилованных девушек. Их как будто прибавилось за последнее время, а может быть, их крик о помощи стал лучше слышен. Подлинно светская дама демонстрирует неравнодушие к язвам общества и терпеливо продвигается вверх по лестнице сострадания, лавируя в сетях различных комитетов, советов, должностей вице-президента, президента и бывшего президента, губернаторских комиссий по расследованию. Порой многолетний труд светской дамы увенчивается орденом Канады. Время от времени светская дама и ее муж съедают неимоверно дорогой ужин в обществе равных им по положению людей, но ни в коем случае не для удовольствия. Это делается для сбора денег на какое-либо достойное дело или на «исследования». Сто лет назад деньги точно так же собирали на поддержку заморских миссий. Обладание богатством влечет за собой ответственность, и горе богачу, который попытается ее избежать. Все это весьма достойная работа, но веселья в ней мало.

У Марии была вполне уважительная причина не крутить ступальное колесо благотворительности: Мария была научным сотрудником и занималась научной работой и таким образом оправдывала свое место на корабле общества. Но раз Артур серьезно заболел, Мария точно знала, что ей делать: она должна поддерживать мужа всеми доступными ей способами.

Она проводила у постели Артура все время, какое позволял распорядок больницы, и щебетала под молчание мужа. Он очень страдал, так как у него опухла не только челюсть; доктора называли это орхитом, и каждый день, когда медсестры не было поблизости, Мария приподнимала простыню и горевала над чудовищно разбухшими яичками. Опухоль причиняла Артуру сильную боль в паху и животе. Мария впервые увидела мужа больным, и от этого зрелища он стал ей по-новому дорог. Когда она была не с ним, она думала о нем – так много, что не могла работать.

Но мир не испытывает пиетета к подобным чувствам. Марии нанесли визит, который ее сильно встревожил. Она сидела у себя в красивом кабинете – впервые в жизни у нее появился собственный отдельный рабочий кабинет, и она обставила его красиво, даже, может быть, чересчур. Вошла экономка-португалка и сказала, что с Марией хочет поговорить какой-то мужчина.

– О чем?

– Он не захотел мне сказать. Он говорит, что вы его знаете.

– Кто это, Нина?

– Ночной консьерж. Тот, который сидит в вестибюле с пяти вечера до двенадцати ночи.

– Если это связано с домом, пусть он обратится к мистеру Калдеру в конторе Корниш-треста.

– Он говорит, что по личному вопросу.

– Черт! Ну ладно, пусть войдет.

Мария не узнала вошедшего мужчину. Если не обращать внимания на униформу консьержа, он мог оказаться кем угодно. Он был маленький, не очень приятный с виду, все время как-то ежился, и Мария его сразу невзлюбила.

– Спасибо, что приняли меня, миссис Корниш.

– Простите, я не знаю вашего имени.

– Уолли. Я Уолли, ночной консьерж.

– А фамилия?

– Кроттель. Уолли Кроттель. Моя фамилия вам ничего не скажет.

– Зачем вы хотели меня повидать?

– Ну, не буду ходить вокруг да около. Я пришел насчет книги маво папки.

– Ваш отец подавал заявление в фонд по поводу книги?

– Нет. Он помер. Вы его знали. И книгу знаете. Маво папку звали Джон Парлабейн.

Джон Парлабейн покончил с собой чуть больше года назад и тем самым ускорил ухаживание и женитьбу Артура Корниша. Но, глядя на Кроттеля, Мария не находила в нем черт покойного Парлабейна – мощного костяка, большой головы, злокозненного ума, который светился в глазах и неминуемо привлекал к себе внимание. Мария слишком хорошо знала покойного Парлабейна и понимала, что нужно быть настороже. Парлабейн – англиканский монах-расстрига, полицейский осведомитель, торговец наркотиками, нахлебник человека, неприятнее которого Мария в своей жизни не встречала. Парлабейн, который вторгся в ее отношения с научным руководителем, – когда-то Мария надеялась, что этот научный руководитель, Клемент Холлиер, станет ее возлюбленным. Когда Парлабейн убил своего мерзкого господина и сам покончил с собой, Мария решила, что избавилась от него навсегда. Она забыла слова Холлиера, который предупреждал: «Ничего не кончилось, пока все не кончилось». Книга Парлабейна! Здесь нужна была тонкая хитрость, а Мария боялась, что ей такой хитрости недостает.