Робертсон Дэвис - Мятежные ангелы. Что в костях заложено. Лира Орфея

Даркур как биограф и ученый сделал все, что мог. Он написал сэру Родерику Глассону, сотруднику министерства иностранных дел в Лондоне, и осведомился о судьбе его сестры. Пришел холодный ответ следующего содержания: насколько известно сэру Родерику, его сестра Исмэй погибла во время битвы за Британию в одном из северных городов, предположительно в Манчестере. О ней ничего не известно, так как опознать множество тел в разрушенном городе не представилось возможным и многих похоронили безымянными.

Значит, это жена Фрэнсиса Корниша – так она выглядела до свадьбы. Девушка, рожденная, чтобы очаровать романтически предрасположенного человека и, без сомнения, быть любимой им. Но куда она делась потом? Исмэй была частью дыры посреди жизненного пути Фрэнсиса Корниша, которая мучила Даркура и превращала его труд биографа в тяжкое и неприятное бремя.

Даркур не мог долго любоваться рисунками. Не дай бог придет дружелюбная подбиблиотекарша с предложениями помощи или кофе. Что брать? Головы, конечно. Рисунки обнаженной натуры слишком завораживали – на них остановился бы даже беглый взгляд. Даркур, чья слабость к женской красоте не вполне объяснялась любовью к искусству, с удовольствием взял бы один из рисунков для себя, но это было опасно. Клерикальный Медвежатник должен подавлять свои желания и сдерживать порывы. Он возьмет только головы.

И вот, с быстротой, отрепетированной при одевании сегодня утром, он снял пиджак и жилет – на нем было одеяние священника, включающее в себя необъятный жилет из рубчатого шелка, известный у англикан как Ч. З., «число зверя», из-за ассоциаций с высокой англиканской и римско-католической церквами, – и приспустил брюки. Вытащил сзади из-под рубашки прозрачный пластиковый конверт размером двенадцать на восемнадцать дюймов, вставил рисунки в него и снова запихнул конверт на спину под рубашку. Подтянуть брюки, снова надеть Ч. З., оборудованный удобным хлястиком, который придержит конверт на месте. И дело сделано.

– Большое спасибо, – сказал он подбиблиотекарше. – Я все сложил на место, в пачку, осталось только на полку вернуть.

Он улыбнулся в ответ на ее улыбку и вышел из комнаты.

– Большое спасибо, Арчи, – на ходу окликнул он друга, забирая портфель.

– Не за что. Приходи еще.

И прочь из библиотеки, таким же легким шагом. Клерикальный Медвежатник совершил половину своего преступления. Но еще не завершил его. Ему хотелось помчаться в Плоурайт и спрятать преступную добычу. Но этого делать нельзя. Нет. Он пошел в клуб преподавателей, уселся в читальне и заказал пиво. Кроме него, в читальне был только один человек. Этот член клуба должен будет подтвердить его алиби, если понадобится. Он видел, что Даркур пришел сюда прямо из библиотеки с пустыми руками, невинный, как свежевылупившийся цыпленок.

Другой член клуба тоже заказал пиво – сегодня было жарко. Он приветственно поднял стакан, обращаясь к Даркуру:

– Ваше здоровье.

– За преступление! – воскликнул Клерикальный Медвежатник.

Собеседник, простая душа, решил, что священник шутит, и хихикнул.

– Я вижу перед собой группу смелых людей, партию первопроходцев поразительной храбрости, отправляющихся в чрезвычайно опасное путешествие. Вероятно, слова, которые описывают вас лучше всего, – искатели рока, – произнесла доктор Гунилла Даль-Сут, когда Фонд Корниша уселся за Круглый стол.

– Это прекрасное скандинавское выражение, доктор, но не слишком ли оно пессимистично? – спросил Артур.

Почетная гостья сидела от него по правую руку.

– Нет, нисколько. Оно реалистично. Вы должны знать, что никогда ни одна опера или пьеса о короле Артуре не имела успеха у публики. Никогда. Ни единая.

– Но ведь Перселл написал неплохую оперу об Артуре? – спросила Мария.

– Перселл? Нет. Это не опера. Я бы назвала ее Posse mit Gesang [304] Пьеса с пением (нем.) . , чем-то вроде водевиля или пьесы с волшебством. В ней есть интересные страницы, но при перевозке она портится, – сказала доктор с непоколебимой мрачностью.

– Может быть, нам удастся то, что не удалось другим, – заметил Артур.

– О, я восхищаюсь вашим мужеством. Я приехала в том числе и из-за него. Но одного мужества недостаточно. Безусловно недостаточно, раз уж мы заговорили о Перселле. В его «Артуре» слишком много разговоров. Все действие – в разговоре, а не в музыке. Музыка – лишь украшение. Это не опера. Опера – не разговор. Да, разговоров в опере быть не должно. Сплошная музыка.

– Но ведь это решаете именно вы? – спросил Артур.

– Может быть, и так. Только время покажет, – сказала доктор и единым духом осушила свой бокал вина. До ужина ей щедро наливали мартини: она выпила три, но, кажется, все еще хотела пить.

– Давайте не будем начинать этот вечер в пораженческом духе, – сказала Мария. – Я приготовила особый ужин. Артуровский. Вы будете есть то, что могли есть при дворе короля Артура, с некоторыми неизбежными поправками.

– Хвала Господу за неизбежные поправки, – заметил Холлиер. – Сомневаюсь, что я выжил бы после ужина шестого века. Что мы будем есть?

– Что за вопрос! Неужели вы мне не доверяете? – воскликнула Мария. – Мы начнем с пошированного лосося. Я уверена, что при дворе Артура ели прекрасную лососину.

– Да, но это хоххаймерское – вы считаете, оно аутентично для артуровской эпохи? – спросила доктор. – Я думала, что при Артуре пили пиво.

– Вы забываете, что он был кембробриттом и за ним стояло пять веков римской цивилизации, – ответила Мария. – Я уверена, что он пил очень хорошее вино и всячески заботился о его доставке в Камелот.

– Возможно, – сказала доктор и осушила еще один большой бокал. – Это вино хорошее.

Она говорила так, словно за вином могло последовать что-нибудь не очень хорошее.

Принимать в гостях доктора Гуниллу Даль-Сут оказалось непросто. Она будто принесла с собой в пентхауз атмосферу глубокой осени, хотя на дворе было еще только начало сентября. Все испугались, что, если доктора тут же не развеселить, осень перейдет в суровую зиму.

Участники Круглого стола не знали, чего ожидать, и меньше всего они ожидали увидеть кого-то вроде доктора. Она не была эксцентрична в том смысле, в каком бывают эксцентричными ученые, по совместительству – выдающиеся музыканты. Прекрасно одета, фигура – чудо стройности и элегантности, лицо – несомненно красивое. Странным в докторе было то, что она как будто явилась из прошлого. На ней было подобие мужского наряда, прекрасно сшитое: жакет – по сути, сильно приталенный синий мужской редингот; зауженные зеленые бархатные брюки, заправленные в элегантные лакированные сапожки; очень высокий мягкий воротник, подвязанный пышным шейным платком, а на пальцах – крупные, мужские кольца. Густые прямые каштановые волосы до плеч, разделенные на пробор, обрамляли длинное, глубоко меланхоличное лицо с характерными, но изящными чертами. Точно так одевался Ференц Лист, когда еще не носил сутану, подумал Даркур. Она что, наряжается у театрального костюмера? Вид у нее, конечно, странный, но ей подходит просто в самый раз. С кого она взяла пример? С Жорж Санд? Нет, доктор гораздо элегантнее. Даркура всегда завораживала женская одежда и то, что кроется под ней. Он понял, что готов поддаться очарованию доктора Даль-Сут. Но как только начался разговор, стало ясно, что очарование доктора может ввергнуть человека в глубокий пессимизм.