Робертсон Дэвис - Мятежные ангелы. Что в костях заложено. Лира Орфея

– Я чувствую себя полным рогоносцем.

– О да. Рогоносцем. Или, как говорит доктор Даль-Сут, рогогосцем. Привыкай.

– Мог бы и посочувствовать. Хреновый из тебя друг. И священник тоже хреновый.

– Вовсе нет. Мне очень жаль тебя, и Марию тоже, но что толку, если я начну вместе с тобой заливаться слезами сирен? Моя работа – сохранять хладнокровие и смотреть на вещи со стороны. А что Пауэлл?

– Я его еще не видел. Что мне делать? Избить его?

– Чтобы весь мир узнал, что у вас случилось? Нет, бить ни в коем случае не следует. И вообще, вы по уши увязли в этом оперном проекте, и Пауэлл незаменим.

– Черт побери, он мой лучший друг!

– Кукушат часто подсовывают лучшим друзьям. Пауэлл тебя любит как друг. И я тебя люблю, кстати, хотя и не демонстрирую этого так явно.

– Ну, это такая любовь. Ты как священник обязан всех любить. Тебе, как Христу, это по должности положено.

– Ты ничего не знаешь о священниках. Да, я знаю, нам положено любить все человечество, но я этого не могу. Потому я перестал работать на приходе и начал преподавать. Моя вера требует, чтобы я любил ближнего своего, но я не могу, а притворяться, пуская сладкие слюни – так, как это делают профессиональные любители всего человечества, профессиональные благотворители, газетные сестры-плакальщицы, политики, – не хочу. Понимаешь, Артур, я не Христос и не могу любить так, как Он. Я стараюсь быть вежливым, внимательным к людям, порядочным человеком – и делаю что могу для тех, кого действительно люблю. Ты – один из них. Я уважаю твои слезы, но не помогу тебе, рыдая вместе с тобой. Лучшее, что я могу сделать, – это помочь тебе взглянуть на ситуацию, сохраняя ясность ума и незамыленный взгляд. Я ведь и Марию тоже люблю, знаешь ли.

– Да уж знаю. Ты ведь ей делал предложение, да?

– Да, и она мне отказала – в добрейшей, деликатнейшей манере. И за это я люблю ее еще больше, потому что семья у нас с ней вышла бы чертовски плохая.

– Понятно, ясный ум и незамыленный взгляд. Тогда зачем ты делал предложение?

– Потому что я был охвачен страстью. У меня были тысячи причин любить Марию и, как я теперь вижу, миллион причин, чтобы на ней не жениться. Я до сих пор люблю ее, но не беспокойся – у меня нет ни малейшего желания играть ту роль, которую в вашем браке сыграл Пауэлл.

– Да, она однажды упомянула, что когда-то была неравнодушна к Холлиеру и что ты делал ей предложение. И более того – выставил себя полным идиотом. У каждой женщины в прошлом найдется подобный эпизод. Но вышла она за меня. А теперь – все губит.

– Чушь! Это ты хочешь все погубить.

– Я?! Это она беременна, будь оно все проклято.

– И ты уверен, что это не твой ребенок?

– Да.

– Почему ты уверен? Вы предохраняетесь? Презервативами, по теперешней моде?

– Я ненавижу эти штуки. Утром проснешься, а они валяются вокруг, на тумбочке у кровати и на ковре, влажно ухмыляясь, – прямо Призраки Былого Непотребства [344] …прямо Призраки Былого Непотребства. – Аллюзия на Призрака Былого Рождества из «Рождественской песни» Ч. Диккенса. .

– Так что, Мария чем-то пользуется?

– Нет. Мы хотели ребенка.

– И?..

– Ты же помнишь – у меня была свинка. В тяжелой форме. Врачи мне очень тактично сообщили, что отныне я бесплоден. Не импотент, просто бесплоден. И ничего нельзя сделать.

– Ты, конечно, сказал Марии?

– Я не успел.

– Значит, отец ребенка – кто-то другой?

– Гениально, Холмс!

– И это не может быть никто другой, кроме Пауэлла?

– А кто еще? Понимаешь… мне очень неприятно об этом говорить… ко мне приходил один человек.

– И рассказал?

– Да. Ночной охранник из нашего здания.

– Некий Уолли Кроттель?

– Да. И он сказал, что, когда меня не было, мистер Пауэлл порой оставался у нас в квартире допоздна, а иногда и на ночь, и, может быть, я хочу, чтобы мистеру Пауэллу дали ключ для проезда на стоянку?

– И ты сказал, что нет.

– Я сказал, что нет. Это был просто намек, ты же понимаешь. Но его хватило.

– Да, не следовало недооценивать Уолли. Значит…

– Из-за этой истории с оперой Пауэлл к нам все время приходит, а если засиживается допоздна, то остается ночевать. В комнате для гостей. Я не знал, что он ею пользовался в мое отсутствие.

– Да, Пауэлл – большой любитель попользоваться.

– Похоже на то.

– А теперь ты сказал Марии? В смысле, что ты бесплоден?

– Да – когда она сказала, что беременна. Мне показалось, она не так уж и счастлива, но я решил, что она просто стесняется. И наверно, у меня был дико ошарашенный вид – это еще мягко сказано – и я не мог выговорить ни слова. Мария спросила, что не так. И я ей сказал.

– И?..

– Прошло несколько минут, и все это время намек Кроттеля вроде как рос, разбухал у меня в голове, и наконец я все выложил. Так прямо и ляпнул: «Это от Пауэлла?» А она не сказала ни слова.

– Очень не похоже на Марию. Чтобы она не нашла что сказать?

– Она только закрыла рот и стала на меня смотреть. Я никогда не видел у нее такого лица. Очень большие глаза и плотно сжатые губы. Но она улыбалась. Этого хватило, чтобы я взбесился.

– А чего ты ждал? Чтобы она пала на колени и омыла слезами твои сшитые на заказ туфли, а потом вытерла их своими волосами? Дорогой, ты плохо знаешь собственную жену.

– Ты чертовски прав. Совсем не знаю. Но это меня взбесило, и я бесился все сильнее, а она только улыбалась этой чертовой улыбочкой и упорно молчала. Наконец я сказал, что молчание – знак согласия. А она ответила: «Ну, если ты так хочешь думать, то да». И все.

– И с тех пор вы не разговаривали?

– Симон, мы не дикари. Конечно, мы разговариваем. Очень вежливо, на нейтральные темы. Но это ад, и я не знаю, что делать.

– И ты пришел ко мне за советом. Весьма разумно.

– Ты отвратительно самодоволен.

– Неправда. Не забывай, мне в жизни приходилось разбираться с такими делами. Так что, начнем?

– Ну, если хочешь.

– Нет-нет: только если ты хочешь.

– Ну хорошо.

– Так. Во-первых, имей в виду: я прекрасно понимаю, что тебе больно. Когда тебе заявляют, что ты не в полной мере мужчина, – это невесело. Но ты не первый. Взять хоть Джорджа Вашингтона. По-видимому, еще одна жертва свинки. Записной дамский угодник, а вот детей у него не было. Но все же он прожил жизнь не совсем зря. Отец отечества и все такое.

– Не остри.

– Даже не думал об этом. Но вставать в трагическую позу я тоже не буду. Способность зачинать детей – важное биологическое качество мужчины, но с развитием цивилизации на передний план выходят другие, по меньшей мере столь же важные качества. Ты не какой-нибудь кочевник-пастух или средневековый крестьянин, для которого дети – нечто вроде примитивной системы социальной защиты. Всю эту бодягу с зачатием сильно переоценивают. В природе производить потомство умеют все, и человек далеко не чемпион. Если бы не свинка, ты бы выстреливал по нескольку миллионов живых спермиев зараз, и один из них, может быть, попал бы в цель. Но любимому жеребцу твоей кузины Малютки Чарли ты и в подметки не годишься – он производит в среднем десять миллиардов потенциальных маленьких жеребят каждый раз, как покрывает кобылу. В этом его предназначение. Впрочем, настоящий чемпион в этом – кабан: восемьдесят пять миллиардов – а потом он забывает о своей самке и невозмутимо трусит прочь в поисках желудей, а она продолжает валяться в грязи. Но Человек, гордый Человек – нечто совершенно иное. Даже у самого жалкого человека есть душа, то есть живое сознание своего «я», а ты, Артур, человек незаурядный. К сожалению, человек также и единственное существо, которое сделало из секса хобби и фетиш. Кровать – это великая игровая площадка мира сего. А теперь слушай…