Робертсон Дэвис - Мятежные ангелы. Что в костях заложено. Лира Орфея

– И расскажете нам? – спросила мамуся.

– Не сейчас. Если я прав, то в свое время об этом узнает весь мир.

– Отлично! Отлично, отец Симон. Вы принесли мне загадку, а это – прекраснейшая вещь. Люди приходят за тайнами ко мне, но ведь мне и самой нужны тайны. Я рада, что вы не забыли про маленького человечка.

– Тайны, – повторила доктор, которая как-то нахохлилась и стала похожа на философствующую сову. – Тайны – кровь жизни. Она вся – одна большая тайна. Я вижу, шампанское кончилось. Где коньяк? Симон, мы ведь принесли коньяк? Нет-нет, Ерко, зачем новые бокалы? Мы прекрасно обойдемся этими стаканами.

Доктор щедро разлила коньяк по стаканам:

– За тайну жизни, а? Выпьете со мной?

– За тайну, – сказала мамуся. – Люди вечно требуют, чтобы им все объяснили, но это чушь. О, эти люди, что приходят ко мне со своими тайнами! В основном о любви. Помните ту глупую песню?

О, сладкая загадка бытия!

Я наконец-то разгадал тебя!

Они думают, что тайна жизни – в любви, а любовь, по-ихнему, – это значит устроиться уютно с кем-нибудь мягким и теплым, и конец всему. Чушь! Да, я это еще раз повторю. Чушь! Тайна – повсюду, а если ее объяснить, то в чем же тайна? Лучше не знать ответа.

– «…Царствие Отца распространяется по земле, и люди не видят его» [358] …Царствие Отца распространяется по земле, и люди не видят его»… – Евангелие от Фомы, 117. , – процитировал Даркур. – Вот что такое тайна.

– Тайна – это сахар в чашке, – сказала доктор.

Она достала из корзины деликатесов коробочку с белыми кристаллами, которую в магазине приложили к угощениям, открыла и щедро сыпанула себе в коньяк.

– Гунилла, я бы не стал этого делать, – заметил Даркур.

– Тебя никто и не просит. Я это делаю, и вполне достаточно. Таково проклятие жизни – когда люди хотят, чтобы все делали одну и ту же мудрую глупость. Слушайте: вы знаете, что такое жизнь? Я вам расскажу. Жизнь – это драма.

– Гунилла, Шекспир тебя опередил. «Весь мир – театр», – продекламировал Даркур.

– У вашего Шекспира мышление лавочника, – парировала Гунилла. – Да, он был поэт, но с душой лавочника. Он пытался нравиться людям.

– Таково было его ремесло, – сказал Даркур. – И твое, кстати, тоже. Ты ведь хочешь, чтобы наша опера понравилась людям?

– Да, хочу. Но это не философия. Гофман – не философ. А теперь замолчите все и слушайте, это очень важно. Жизнь – драма. Я знаю. Я ученица божественного Гёте, а не этого вашего лавочника Шекспира. Жизнь – драма. Но это драма, которую мы никогда как следует не понимали, и притом большинство из нас – очень плохие актеры. Поэтому наши жизни как будто бы лишены смысла, и мы ищем его в игрушках – деньгах, любви, славе. Как будто бы лишены, но, – тут доктор подняла палец, чтобы подчеркнуть важность своего великого откровения, – но на самом деле не лишены.

Казалось, ей трудно сидеть прямо; обычно бледное лицо совсем посерело.

– Тебя не туда завело, Нилла, – заметил Даркур. – Я считаю, что у каждого человека есть свой личный миф. Может, не ахти какой, но в любом случае это миф, и его форма, его узор разворачиваются где-то за пределами нашего обыденного мира.

– Для меня это все слишком глубоко, – сказал Ерко. – Я рад, что я цыган и мне не обязательно иметь философию и объяснение для всего. Мадам, вам нехорошо?

Доктору совершенно явно было нехорошо. Ерко, большой специалист по такого рода недомоганиям, поднял ее на ноги и бережно, но быстро вывел через наружную дверь на уличную стоянку машин. Оттуда донеслись ужасные звуки, словно кто-то захлебывался, давился и выворачивался наизнанку, и жалостные крики на иностранном языке – видимо, шведском. Наконец Ерко привел сильно притихшую Гуниллу обратно к месту пира, усадил на пол и на всякий случай прислонил к стене. Гунилла немедленно завалилась на бок.

– Это был не сахар, а соль, – заметил Даркур. – Я ей сказал, но она не пожелала слушать. Видимо, ее роль в великой драме жизни на этом этапе требует длительной паузы.

– Когда она оживет, я налью ей стопку моей собственной сливовицы, – сказал Ерко. – Хотите сейчас рюмочку, поп Симон?

– Спасибо, Ерко, но лучше не надо. Мне еще придется тащить великого философа домой, к ученице.

– Это та девушка, которая делает вашу оперу? – спросила мамуся.

– Она самая. Сейчас по виду ни за что не скажешь, но, я считаю, наша доктор на нее благотворно влияет.

– Теперь, когда она нас не слышит, – что там с этим ребенком? – спросила мамуся.

– А что с ребенком? Он – факт.

– Да, но странный факт. Ребенок не от ее мужа.

– Если мне позволено будет осведомиться, откуда вы знаете?

– Он не может делать детей. Я увидела сразу, как он пришел из больницы. По глазам всегда видно. Это тот актер, который все время околачивается у них дома, сделал этого ребенка.

– Откуда вы знаете?

– Уолли Кроттель так говорит.

– Мамуся, Уолли Кроттель – враг Марии и враг Артура, и вы не должны ему доверять, не должны его слушать. Он хочет их уничтожить.

– О, нечего предупреждать меня про Уолли. Я гадала ему по руке. Мелкое ничтожество, но у таких людей можно кое-что выяснить. Не беспокойтесь из-за Уолли. У него на ладони написано, что его ждет несчастный случай. Может быть, Ерко позаботится об этом несчастном случае.

– Боже, Ерко! Неужели вы собираетесь его замочить?

– Поп Симон, что вы, это было бы преступление! Но если этого Уолли ждет несчастный случай, то надо сделать так, чтобы случай вышел правильный. Положитесь на меня.

– Этот ребенок… – продолжала мамуся. – Мария хочет ребенка больше всего на свете. Глубоко в душе она – настоящая цыганская девчонка, и ей нужен ребенок у груди. Теперь у нее есть ребенок, и она будет счастлива, если Артур тоже будет счастлив.

– А не слишком ли это – требовать, чтобы он был счастлив?

– Мы живем в странное время. Теперь люди нанимают женщин, чтобы рожали им детей, если жена не может рожать. Почему бы не нанять и отца? Ведь этот Пауэлл на них работает?

– Надо думать, его нанимали для работы несколько иного рода.

– Этот Пауэлл – не обычный человек. Я думаю, он – Любовник из моего гадания. Помните эту карту? Молодой мужчина между двумя другими людьми. Справа от него – женщина, а кто слева? Кое-кто говорит, что это другая женщина, а на самом деле? Они говорят, что это женщина, потому что у нее нет бороды, но что такое мужчина без бороды? Он мужчина не во всех смыслах, но все же он достаточно важен, чтобы властвовать над красивой женщиной. На нем корона. Конечно, это король. Любая раскладка карт неповторима. Может быть, в этой раскладке этот человек – король Артур, и он выглядит так, словно подталкивает молодого мужчину к красивой женщине. А красивая женщина указывает на любовника, словно спрашивая: «Этот?» А у них над головой летает бог любви и целит стрелой прямо в сердце красивой женщины.