Робертсон Дэвис - Мятежные ангелы. Что в костях заложено. Лира Орфея

– Вот это хорошее имя, – сказала Гунилла.

– И еще одно имя святого, – заметил Даркур. – Пусть будет Дэвид. А в каком порядке? Артур Николаас Дэвид?

– Нет, потому что тогда монограмма на его чемоданах будет «AND» [376] И (англ.) . , – заметил Холлиер, охваченный, по-видимому, внезапным приступом практичности.

– На чемоданах! Вот странная идея! – сказал Пауэлл. – Если вас так интересуют сокращения, почему бы сразу не назвать ребенка ГРЕХ?

Артур с Даркуром мрачно переглянулись. Неужели Герант хочет разболтать? Это никому не нужно, кроме самого Геранта с его валлийским гонором.

– Грех? – переспросил Холлиер. – Почему грех?

– Потому что так его будет называть эта чертова страна! – заорал Пауэлл. – Номер сто двадцать три четыреста пятьдесят шесть семьсот восемьдесят девять по Государственному Регистру Единого Хозяйствования! А чтобы получать пенсию, он превратится в ПРАХ сто двадцать три четыреста пятьдесят шесть семьсот восемьдесят девять! Пенсионный Регистр Администрации Хозяйствования! К тому времени, как он станет ПРАХом, имен не будет ни у кого, останутся только эти кретинские номера, присвоенные государством! Так давайте их опередим и сразу назовем его Прах! Эта страна глуха к поэзии, провались она в пекло!

Герант гневно осушил стакан и снова наполнил его до краев.

Настало время преодолеть раздоры, поэтому Даркур произнес самым медовым голосом:

– Значит, Артур Дэвид Николаас? Прекрасно. Поздравляю. Я с большим удовольствием провозглашу эти имена при крещении. Теперь пойдем дальше.

– Позвольте, я вам сразу напомню, что я убежденный атеист, – перебил Холлиер. – Я слишком много знаю о религиях, меня уже не обдурить. Так что бросьте свои поповские замашки. Я согласился только ради дружбы с Артуром и Марией.

«Ну да, – подумал Даркур, – и еще потому, что ты был первым, кто плотски познал мать этого ребенка. Ты меня не обманешь». Но вслух он сказал:

– Ничего страшного, мне часто приходится иметь дело с неверующими крестными. Я вас не обижу. Единственное, что вы должны пообещать, – любить этого ребенка, помогать ему по возможности, давать советы, когда он будет в этом нуждаться, и сделать для него все, если его родители не доживут до его совершеннолетия, от чего боже сохрани.

– Разумеется, это я обещаю. Я приму участие в церемонии ради интереса к древнему обряду. Но не просите меня присоединиться в качестве духовной силы.

– Нет-нет, ничего такого. Но если церемония состоится, она должна иметь какую-то форму, и я точно знаю какую. Нилла, а вы что скажете?

– Я согласна без оговорок. Меня вырастили, выражаясь словами вашего лавочника Шекспира, «неистовой лютеранкой» [377] Меня вырастили, выражаясь словами вашего лавочника Шекспира, «неистовой лютеранкой»… – Шекспир У. Генрих VIII. Акт III, сц. 2. Перев. В. Томашевского. , и я очень люблю детей, особенно мальчиков. Я счастлива, что у меня будет крестный сын. Можете быть спокойны.

– Я в вас не сомневаюсь, – сказал Даркур. – А ты, Герант?

– Сим-бах, ты же меня знаешь. Я кальвинист до мозга костей. Но я тебе не очень доверяю. Что я должен пообещать?

– Я попрошу тебя отречься за ребенка от Сатаны и всех деяний его, от тщеславия и суеты этого мира, от всех его похотей житейских и похотей плоти.

– Прекрасно сказано. Ты это сам сочинил?

– Нет, Герант, это сочинил архиепископ Кранмер [378] …это сочинил архиепископ Кранмер. – Томас Кранмер (1489–1556) – один из отцов английской Реформации, архиепископ Кентерберийский. Содействовал установлению королевского верховенства в церковных делах (в 1534 г. парламент провозгласил Генриха VIII главой Церкви Англии), проведению реформации и секуляризации церковного имущества. Провел ряд церковных реформ в духе протестантизма. Издал две Книги общих молитв (1549 и 1552 гг.), ставших обязательными для богослужения в соответствии с Актами о единообразии. После восстановления католицизма при Марии Тюдор был обвинен в государственной измене, заключен в тюрьму и сожжен на костре как еретик. .

– Этот Кранмер неплохо пишет. И я отрекаюсь от всего этого за ребенка, а не за себя?

– По идее, да.

– Потому что, видишь ли… Как человек театра, как художник, я не могу на самом деле отречься от тщеславия и суеты, потому что я ими живу. Что же до похотей житейских, то всю мою жизнь и работу ограждают контракты, составленные жадными агентами и чудовищами, регулирующими экономику театра. Но за мальчика – за юного Дафида, которого я буду звать Тафи, когда познакомлюсь с ним поближе, я отрекусь так, что только пыль столбом.

– Мы серьезно должны все это обещать? – осведомился Холлиер. – Мне понравилось про Сатану. Я не думал, что крещальная служба так глубоко уходит корнями в древность. Симон, обязательно дашь мне требник почитать. В нем много интересного.

– До чего же вы, мужчины, банальны, – заметила Гунилла. – Пауэлл, что до тщеславия и суеты, говори только за себя. Симон, то, что ты сказал, кажется, значит, что мы должны воспитать мальчика на принципах высокой морали. Сделать из него мужчину. Можешь во мне не сомневаться.

– Хорошо, – сказал Даркур. – Значит, в воскресенье, в часовне, в три часа дня. Приходите трезвыми и прилично одетыми.

Пока гости уходили, а Пауэлл удалялся в свою привычную спальню, Даркур перемолвился словечком с Марией.

– Ты молчала, когда мы говорили про имена. Тебе разве все равно, как назовут мальчика?

– Симон, милый, я храню цыганские обычаи. Когда ребенок вышел из меня и закричал, его положили мне на грудь, и я назвала его. Настоящим именем. Шепнула ему на ушко. И что бы вы там ни делали в воскресенье, именно это будет его настоящим именем.

– А ты мне его скажешь?

– Конечно нет! Я даже мальчику не скажу, пока он не вырастет, – а тогда я снова шепну ему это имя. У него есть настоящее цыганское имя, оно всюду будет с ним и будет хранить его, покуда он жив. Но это – тайна между ним и мной.

– Значит, ты меня опередила?

– Конечно. Я сама не ждала, что так будет, но в самый миг перед тем, как он покинул мою утробу, поняла. Что в костях заложено… ну ты знаешь.

Если не считать маленького инцидента, крестины прошли гладко. В церкви были только родители, крестные и младенец: Краны рвались прийти, и пришлось сказать открытым текстом, что их не приглашают. Эл что-то бормотал про объективные корреляты и связь рождения ребенка с рождением оперы. По его словам, это была бы потрясающая, совершенно неожиданная сноска в Regiebuch . Мейбл умоляла, чтобы ее пустили, – оказывается, ей хотелось посмотреть, как крестят. Даркур сказал, что она может это легко устроить, окрестив своего будущего ребенка, но Эл и Мейбл торопливо заявили, что несколько слов, которые пробормочет священник над их ребенком, ничего не изменят в его будущей жизни.