Робертсон Дэвис - Мятежные ангелы. Что в костях заложено. Лира Орфея

– Ну, во всяком случае, не к тому, чтобы объявить картину ничего не стоящей и лишить ее права называться произведением искусства. Я должен показать им новый путь.

– Симон, я тебя знаю. Я по глазам вижу – у тебя что-то припрятано в рукаве. У тебя есть план. Ну же, расскажи.

– Нет, я бы не сказал, что это план. Так, неоформленная идея. Настолько дурацкая, что мне даже неудобно о ней говорить.

– Ты скромничаешь, чтобы спрятать подлинно даркуровскую хитрость. Рассказывай.

И Даркур – робко, но не безыскусно, ибо он репетировал эту речь несколько дней, – рассказал.

Воцарилось долгое молчание. Чуть погодя Мария принесла напитки: для мужчин – виски, а для себя – стакан с жидкостью, напоминающей молоко, но насыщенного золотого цвета. Они молча потягивали напитки. Наконец заговорил Артур:

– Очень изобретательно, только я не доверяю изобретательности. Чересчур хитро.

– Не просто хитро, а гораздо лучше, – ответил Даркур.

– Слишком много неосязаемых факторов. Неконтролируемых величин. К сожалению, я не могу на это пойти.

– Я не готов принять это за окончательный ответ. Подумай. Забудь, а потом вспомни и еще подумай. Мария, что ты скажешь?

– Это очень коварный план.

– Пожалуйста, не говори так! «Коварный» – нехорошее слово.

– Я не в обидном смысле. Но согласись, ты собираешься навешать лапшу на уши простакам.

– Лапшу на уши простакам? Это что, тоже из Рабле? – поинтересовался Артур.

– Садись, пять, – ответила Мария. – Это выражение – раблезианское по духу, хотя я не знаю, как он выразился бы в точности. Наверно, avalleur de frimarts [371] Глотатели густого тумана (фр.) ; выражение взято из романа Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль», кн. 1, гл. XX. или что-то вроде этого. В общем, попытка обмануть доверчивых людей. Мне нужны раблезианские словечки – должна же я как-то противостоять Симону с его потоком народной мудрости про Джека и свиней.

– Ты что, действительно думаешь, что князь и княгиня – доверчивые простаки? Да ты с ума сошла!

– Но ты же считаешь нас с Артуром доверчивыми простаками.

– А разве нет? Что же вы тогда связались с этой оперой?

– Это тут ни при чем.

– А я думаю, очень даже при чем. Что она вам дала?

– Мы пока не знаем, – ответил Артур. – Подождем – увидим.

– Но пока вы ждете, ты обдумаешь мой план?

– Ну, раз ты нас в него посвятил, что нам остается делать?

– Отлично, больше я ничего не прошу. Но мне надо поговорить с князем и княгиней. Ведь это их картину я собираюсь развенчать. Ну, с определенной точки зрения развенчать.

– Слушай, Симон, а ты не можешь спустить все дело на тормозах?

– Нет, не могу и не хочу. Это не просто сердцевина моей книги. Это истина, а истина всегда рано или поздно выходит на свет. Скелет решительно барабанит по двери шкафа изнутри. Либо ты его выпустишь моим способом, либо, и даже не сомневайся, кто-нибудь разломает шкаф и все равно его выпустит. Не забудь о набросках, которые Фрэнсис завещал Национальной галерее.

– Но ведь тогда это нас не коснется? Мы же не владельцы картины.

– Да, но к тому времени выйдет моя книга. Если я умолчу о «Браке в Кане», книга окажется глупой и бесполезной. Почему я должен на это идти ради твоих котомурровских убеждений?

– Ты прямо помешался на своей дурацкой книге.

– Моя дурацкая книга будет стоять на полках, когда мы все уже давно обратимся в прах. Я хочу оставить после себя лучшее, на что я способен. И я хочу, чтобы ты, Артур, как мой друг, задумался об этом. Потому что книгу я напишу, и напишу ее так, как считаю нужным, а ты делай что хочешь. Если это убьет нашу дружбу, значит такую цену мне придется заплатить за создание книги, вот и все.

– Симон, не ораторствуй. Мы с Марией высоко ценим твою дружбу, но, если надо будет, обойдемся и без нее.

– Ну-ка, прекратите! – вмешалась Мария. – Почему вы, мужчины, не можете просто не согласиться друг с другом, без трагических поз? И трагических разрывов. Артур, я тебя предупреждаю: если ты поссоришься с Симоном, я уйду к нему и буду жить с ним во грехе. Так что хватит! Симон, выпей еще.

– Нет, спасибо. Мне уже надо идти. Но скажи, что ты такое пьешь? Выглядит восхитительно.

– Оно и на вкус восхитительно. Это молоко с хорошей добавкой рома. Мне доктор посоветовал пить его перед сном. Я плохо спала, а он говорит, это лучше, чем снотворное, хотя дамы в моем положении от него и толстеют.

– Восхитительно! Может, ты нальешь мне полстакана такого? Я ведь тоже беременен – своей книгой, и тоже нуждаюсь в маленьких радостях для подкрепления сил.

– Артур, сделай ему молока. Или это ниже твоего достоинства – поухаживать за бедным Симоном в его деликатном положении? Я пила это вчера вечером, когда пришли Эл с Лапулей, и Лапуля была шокирована.

– Молоком с ромом? Спасибо, Артур. Что именно ее шокировало?

– Она долго и несвязно рассказывала мне об алкогольном синдроме плода: если мать пьет во время беременности, у нее может родиться урод, анацефал, умственно отсталый ребенок. Я об этом кое-что знаю: чтобы такое случилось, надо выпить очень много. Но Лапуля – фанатик. И еще она, бедная, страдает от беременности по полной программе. Я выслушала подробный отчет о том, как ее мучают газики, не желая выйти ни с одного конца. И как она совершенно ничего не может сделать с волосами – даже голову помыть не может, судя по ее виду; и еще ей приходится каждые полчаса бегать в то, что она деликатно именует дворцом пись-пись, потому что в ее мочевой пузырь теперь ничего не помещается. Мать-природа, гадкая старуха, взимает с нее полную цену за ребенка Эла. Надеюсь хотя бы, что ребеночек выйдет хороший.

– А она не сказала, почему они не поженились, раз так друг друга любят?

– А как же. У нее для всего найдется штамп. Они считают, что их союз и так свят и несколько слов, которые над ними пробормочет какой-нибудь священник, ничего не изменят.

– Почему это, если послушать людей, священники вечно бормочут? Я очень многих венчал и при этом произносил слова отчетливо. Я не позволяю себе бормотать.

– Ты не уважаешь штампы. Как тебе не стыдно! Ты просто обязан бормотать при отправлении своих презренных, отсталых обрядов.

– Ясно. Я запомню. Кстати, а на ваших крестинах я буду бормотать? Я с удовольствием.

– Конечно, милый Симон. Обязательно побормочешь.

– А вы уже выбрали имена? Это лучше делать заранее.

– Мы с Артуром еще ничего не решили, но Герант все время предлагает какие-то валлийские имена. Они прямо лопаются от древней рыцарственности и красноречия бардов, но весьма трудны для неповоротливых канадских языков.

Даркур допил молоко с ромом и собрался уходить. Мария попрощалась с ним нежно, Артур – дружески, но сдержанно. В целом Даркур счел, что ему удалось выполнить намеченное.