Вилли Бредель - Отцы

Оскорбленному и разочарованному Брентену нетрудно было отречься от своих политических планов. Да и вообще, что такое политика? То, что творят шенгузены? Ну ее к черту тогда, всю эту политику! Прижимать товарищей, а перед предпринимателями вилять хвостом, — нет, покорно благодарю, Брентен о себе лучшего мнения. И вообще он в партии и в союзе ничто, нуль, — он, делающий погоду в «Майском цветке»!

Гордые мечты рассыпались в прах.

За кружкой пива — угощал Папке — они, скрепляя старую дружбу, называли политику грязным ремеслом, проклинали всех бюрократов, и в первую голову — Луи Шенгузена. Брентен грозно предсказывал, что настанет день, когда засилью шенгузенов придет конец и массы начнут действовать через головы своих вождей. Тогда, о, тогда он потребует расплаты, он сведет счеты. А пока — выпьем за процветание ферейна «Майский цветок», ибо в «Майском цветке», и только там, — что доказано уже не раз, — еще сохранились честность, дух товарищества и согласие.

В годы замужества Фриде Брентен временами жилось хуже, временами лучше, правда, чаще хуже, чем лучше; но теперь настали черные дни. Брентен, под тем предлогом, что вечерняя работа в городском театре вынуждает его ужинать вне дома, без дальних слов урезал пять марок из тех денег, которые он еженедельно выдавал Фриде на домашние расходы. Фриде приходилось теперь вести дом на десять марок в неделю. Что ей оставалось делать? Она молчала, но по ночам все чаще наведывалась в мужнин кошелек.

Однажды, когда Карл Брентен вернулся домой слегка навеселе, Фрида прикинулась спящей, а сама зорко следила за каждым его движением. Она видела, как он вытащил кошелек из брючного кармана и осторожно сунул его под подушку. Скоро Карл уснул и громко, безмятежно захрапел во все носовые завертки.

Фрида остолбенела от этой новой подлости. Борьба обострялась. Фрида решила идти ва-банк. Долго лежала она без сна, не спуская глаз с мужа. В ней поднималась ненависть к этому недоверчивому, эгоистичному человеку, который когтями и зубами цеплялся за свои деньги. Малышу необходимо купить новое пальто. У нее самой, кроме двух застиранных блузок, ничего нет. Он же, как ей казалось, живет припеваючи, а поди вырви у него хоть грош. Попробуй веди хозяйство на несчастные десять марок в неделю: каждый медяк три раза перевернешь, раньше чем истратишь. А у него в кармане всегда полно серебра. Для себя, для своих удовольствий, для своей бездонной утробы он ничего не жалеет.

Карл Брентен заворочался и повернулся к жене лицом. Она мгновенно закрыла глаза, опасаясь, что он тоже не спит и следит за ней. Немного погодя она чуть-чуть приподняла веки и осторожно взглянула на него. Полуоткрыв рот, он ровно и сладко храпел, дыша ей в лицо противным пивным перегаром.

Фрида сильно толкнула его в бок.

— Карл! Карл, повернись, не храпи так! Ты мне спать не даешь!

Он что-то недовольно промычал, однако покорно повернулся на другой бок. Подушка сдвинулась, и кошелек выскользнул. Фрида торжествующе улыбнулась. Она лежала, напряженно прислушиваясь к дыханию мужа, и, когда снова раздался успокоительный храп, схватила маленький кожаный кошелек, вынула все, что в нем было, за исключением одной марки серебром, и сунула добычу за подкладку ночной туфли. «На этот раз, — подумала она, — деньги заработаны честно, — ведь на колокольне святого Якова только что пробило три часа. А теперь спать! Надо наверстывать потерянные часы сна».

На следующее утро — день был воскресный — Фрида, сама проспав чуть не до полудня, вернувшись из кухни в спальню, увидела, что муж ее с растерянным видом сидит на постели.

— Да вставай же наконец, — сказала Фрида, словно она уже давным-давно встала. — Спишь до одури.

Он уставился на нее заспанными глазами. В руках у него, зияя пустотой, лежал кошелек.

— Ты что, в постель с собой кошелек берешь? — не удержалась Фрида от коварного вопроса.

— Здорово я хватил вчера? — удрученно спросил он.

— Изрядно, — коротко ответила она, — должно быть, большое удовольствие напиться до бесчувствия.

— Хотел бы я только знать, кто меня так обчистил? — пробурчал он себе под нос.

— Что ты говоришь? — воскликнула она. — Тебя обокрали?

— Вздор! Никто меня не обкрадывал. — Ему не хотелось давать ей козырь в руки. Скажет еще, что собутыльники обчищают его карманы. Он мрачно вылез из постели и подставил тяжелую голову под струю холодной воды.

Фрида тем временем пересчитывала в уборной свою добычу. Семь марок и пятьдесят пфеннигов. Неплохо!

Так день за днем, год за годом текла семейная жизнь супругов Брентен. Случалось, что они месяцами встречались лишь мимоходом, оба неприветливые, надутые, озлобленные, мысленно упрекая друг друга во всех смертных грехах. Временами Брентен раздумывал над тем, что же не нравится ему в жене, что его так злит, так раздражает. Это были тысячи мелочей, какое-нибудь слово, движение, укоризненный взгляд. И он говорил себе: «Разве я не прав? Ничего не остается, как идти своим путем».

А Фрида? Более умная женщина на ее месте, более мягкая, отзывчивая, гибкая играла бы на слабостях мужа: иной раз уступала бы ему, пылкой, самозабвенной чувственностью усиливала бы в нем желание, а главное — давно расколола бы треклятую тумбочку в щепы и таким образом добилась бы более мирных, по крайней мере — более сносных супружеских отношений. Но она была слишком горда, чтобы приспособляться к мужу и считаться с его характером. И получилось так, что они жили не вместе, а рядом, и Карл ощущал свою семейную жизнь как бремя. Он чувствовал себя не мужем, а только кормильцем.

Вальтер подрос, на будущий год мальчик уже пойдет в школу. У дедушки и бабушки, где он проводил большую часть времени, он нашел ту атмосферу любви, которой ему недоставало в родительском доме. Особенно много внимания уделял ему старик Хардекопф; по воскресеньям он водил внука гулять, дарил ему то игрушки, то книгу с раскрашенными картинками, рисовал для него забавных человечков и зверюшек. Вскоре Вальтер и вообще переселился к бабушке с дедушкой; Фрида Брентен, стремясь к материальной независимости от мужа, решила вернуться на фабрику. Она взялась за свое старое ремесло коробочницы, но поступила не к Шаперу, который вряд ли принял бы ее, а на сигарную фабрику братьев Вольф. С этого дня семейная жизнь Брентенов стала быстро разваливаться. Супруги, правда, ночевали под одной крышей, но общего между ними оставалось мало.

В дело снова вмешалась фрау Хардекопф. Она серьезно поговорила с дочерью, укоряла ее, доказывала, что именно она, Фрида, виновата в семейном разладе.

— В несчастном браке редко бывает виноват мужчина, — утверждала она теперь и советовала дочери: — Либо разойдитесь, Фрида, либо живите в ладу. Ведь это же мука для вас обоих. И разреши сказать тебе: все в твоих руках. Только от тебя зависит сохранить семью иди развалить ее.