Вилли Бредель - Отцы

Развод всегда пугал Фриду. Правда, она уже почти не надеялась, что из ее семейной жизни может выйти что-нибудь путное. Но был сын, которому скоро исполнится семь лет. А что скажут родные и знакомые, члены ферейна «Майский цветок»? Нет, на развод у Фриды не хватало мужества. Но что же тогда делать?

«Все в твоих руках, — сказала мать. — Все только от тебя зависит». Авторитет матери по-прежнему был для нее непререкаем: «Все в твоих руках».

Следуя советам матери, Фрида для начала решила никуда не отпускать мужа одного; она повсюду сопровождала его и часто прикидывалась в обществе более веселой, чем была на самом деле. Если она и скучала иной раз, она и виду не подавала. Соберутся мужчины у Хардекопфов на скат, и она идет туда с мужем. Фрау Хардекопф зовет Рюшер, и женщины болтают на кухне за чашкой кофе. А уж в «Майском цветке», разумеется, ни один вечер без Фриды не обходился. Иногда она подолгу ждала мужа у театра. Сначала это неприятно удивляло Карла, он раздраженно ворчал, что не нуждается в гувернантках, и всячески ершился. Но так как Фрида пользовалась у его знакомых успехом, так как они охотно шутили с ней и делали ей комплименты, он покорился. Очень скоро ему даже начали льстить похвалы, которые приятели расточали по адресу Фриды. А когда один молодой, очень славный статист, зубной техник по профессии, стал ухаживать за ней, Брентена сначала это позабавило, а потом удивило. Он поймал себя на том, что разглядывает Фриду совсем другими глазами, — так обычно он смотрел только на посторонних женщин.

Как-то на одном из вечеров в «Майском цветке» Папке, протанцевав с Фридой вальс, крикнул Брентену:

— Карл, у тебя роскошная супружница!

Слова эти, услышанные из уст Пауля Папке, Брентен воспринял, разумеется, как оскорбительнейшую иронию. Поэтому он поспешил с преувеличенной готовностью согласиться:

— Знаю, мой милый, знаю!

Но позднее он все же усомнился в ироническом смысле комплимента Пауля.

У кого свои заботы, тот забывает о горе и невзгодах окружающих. Фрау Хардекопф меньше думала теперь о дочери, ибо с некоторых пор сыновья доставляли ей все больше и больше огорчений. Если не говорить об Эмиле, все складывалось до сих пор на редкость благополучно. Оба парня были освобождены от военной службы: Людвиг из-за плоскостопия и болезни желудка, Отто по росту не соответствовал предписанной норме. (Карла Брентена не взяли в армию по той же причине.) Но в последнее время в жизни ее сыновей произошли перемены, и Паулина материнским сердцем почуяла, что это не к добру. Людвигу минуло двадцать пять лет. Простак и флегматик, он оставался верен своей «любви к природе», но вместе с тем, как знала мать, и своей толстой Гермине. А легкомысленный повеса Отто? И он совершенно неожиданно стал проявлять постоянство. Паулина знала, что Отто уже много времени встречается с одной и той же девушкой. Что это значит? Неужели и его сумела поймать в свои сети женщина? Только Фриц — он обучался ремеслу судостроителя на верфи — остался прежним мечтательным, пылким мальчиком; как и в раннем детстве, он бредил приключениями, подвигами. В часы досуга зачитывался книгами о морских путешествиях, войнах и завоеваниях. На верфи он явно чувствовал себя несчастным.

Паулина все чаще вспоминала о своем старшем сыне Эмиле. Пусть он отрезанный ломоть, чужой человек, в семье о нем никогда не говорили, но мать часто думала о нем, и, сдавалось ей, Иоганн — тоже. Эмиль Хардекопф пропал без вести, бесследно исчез. Прежде она еще писала ему, но письма оставались без ответа, и в конце концов она замолчала. Муж тайком от нее даже посылал время от времени деньги в Бевенсен, где Эмиль жил в учениках у портного. Не знала ничего Паулина и о тех тяжелых днях, которые пережил ее муж после того, как зять Карла, Густав Штюрк, сказал ему однажды с упреком: «Не понимаю, Иоганн, как ты мог послать туда парня. Ведь там из мальчика выбьют всякое человеческое достоинство, все хорошие задатки вытравят». Хардекопф промолчал, пристыженный, чувствуя угрызения совести, а когда вскоре «Гамбургское эхо» напечатало материалы о порядках в альстердорфском воспитательном доме (один из пятнадцатилетних питомцев покончил с собой), он потерял всякое душевное спокойствие.

Но с тех пор прошло много лет. Сыновья подросли; Эмиль, как только кончились годы ученичества, отправился странствовать и как в воду канул.

Матушка Паулина, быть может, не стала бы так тревожиться о будущем, если бы старик не прихварывал. Ведь Иоганну было под шестьдесят, более сорока лет тянул он лямку, и здоровье его мало-помалу начало сдавать. Старик стал жаловаться на сердце, нарушилось пищеварение, желудок все чаще и чаще причинял ему беспокойство. Он ел мало, мало спал, его свежее лицо осунулось, покрылось морщинами, пожелтело; в глазах проглядывала усталость.

Как-то в воскресенье, когда Хардекопф ушел с Карлом Брентеном на рыбный рынок купить свежей камбалы, Паулина собрала своих трех сыновей и обратилась с настоятельной просьбой к Людвигу и Отто — подождать с женитьбой и хоть несколько облегчить отцу последние годы жизни. Им, старикам, ничего не удалось отложить про черный день, слишком велика была семья, а чтобы прокормиться и дать возможность Фрицу кончить ученье, пенсии не хватит. При желании Людвиг и Отто могли бы давать в дом не по двенадцати марок в неделю, как до сих пор, а по пятнадцати, и на квартиру еще по пять марок в месяц. Другой возможности избавить отца от тяжелой работы на верфи нет.

Отто скроил кислую мину. У него и так не хватает карманных денег; и без того ему приходится отказывать себе в самых невинных развлечениях. Людвиг с ужасом подумал о данном Гермине обещании — жениться на ней в этом году. Один только Фриц тотчас же сказал:

— Знаешь, мама, можешь мне не давать пятидесяти пфеннигов на карманные расходы. Плати только за абонемент в библиотеке.

Фрау Хардекопф ласково погладила своего младшего по русой головке.

— Хорошо, мальчик.

Старшие сидели, глядя куда-то в пространство, взвешивали, подсчитывали, думали о своих невестах.

Матушка Хардекопф, для которой секреты ее сыновей уже давно перестали быть секретами, испытующе и вопросительно посмотрела на Людвига и Отто. Оба упорно отмалчивались, но мать решила во что бы то ни стало вызвать их на откровенность.

— Что вы сидите, словно воды в рот набрали? Скажите же, как вы на это смотрите, что думаете на этот счет. Только не вилять, не лицемерить, я хочу, чтобы вы по-честному, прямо сказали свое мнение.

— Ты, конечно, совершенно права, мама, — начал наконец Людвиг. — Я и сам уже думал об этом, — соврал он. — Отцу следовало бы отдохнуть; в цехе он почти что самый старый. Меня уж и то спрашивают, как это я допускаю, чтобы такой старик еще работал.