Ливиу Ребряну - Ион

— Непременно, брат Захария, — сказал поп, потирая руки. — Как нам, румынам, не любить друг друга? Хватит того, что нас заедают проклятые инспектора, да мы еще будем вздорить из-за пустяков? Сделаем, Захария, как не сделать! Знаешь что, в следующий четверг я буду в Армадии, зайду к тебе, и мы тогда вместе пойдем выправим документы, как оно и полагается между братьями…

Они преспокойно беседовали, когда к священнику вдруг явился Василе Бачу. Он успел набраться на поминках и пришел требовать землю Иона, которая-де, по всей справедливости, теперь должна отойти к нему. Белчуг рассердился:

— Да ты бы хоть постыдился, беспутный человек, добиваться земли, когда ты превратился в посмешище! Ну бывает, выпьет иной раз человек, но ведь ты как свинья напиваешься!.. Оставил тебе в пользование землю Ион, упокой его душу господи, я тоже оставлю, если ты возьмешься за ум. Но если только ты не распростишься с корчмой, я тебя и из дому выгоню, так и знай, Василе! Так что помни, или ты усовестишься, а если же нет, то…

Василе Бачу хотел перебить его, тогда Белчуг еще больше обозлился, схватил его за руку и выпроводил за дверь.

— Ступай, ступай… Мне пьяных безобразников не нужно!.. Нахальничай себе в корчме, бессовестный!

Хердели разделяли его негодование.

— Это самый мерзкий человек во всем селе! — сказала г-жа Херделя, особенно возмущенная наглостью крестьянина.

Несколько дней в доме Херделей только и разговору было что об Ионе и Белчуге. Г-жа Херделя умиленно вспоминала, с каким благоговением слушал ее, бывало, бедный Ион, когда она пела по вечерам на галерее, а учитель уже не сетовал на огорчения, которые ему доставил тот своей жалобой, и даже как-то сказал:

— Кто знает, может, все это было к лучшему, потому что с тех пор, как мы переехали в Армадию, нам как-то во всем везет!

Белчуг стал для них теперь честнейшим человеком на свете. Г-жа Херделя находила, что как ни говори, а священник он редчайший, никаких беспутств за ним не водится, хоть он еще молодой и столько лет вдовствует, и что припасовцы не заслуживают такого попа, потому что они сущие разбойники, убивают друг друга, словно дикари. А когда однажды Гиги, говоря о нем, нечаянно обронила прозвище «помело», прежде столь ходовое у них, г-жа Херделя пожурила ее: некрасиво умной девушке оскорблять достойного слугу господнего.

Между тем Херделя все ждал вестей от Титу, который, по всем расчетам, должен был прибыть в Румынию. Он прочел в «Газете Трансильвании» у Грофшору отчет о пышных торжествах в Сибиу, и сердце у него подпрыгнуло от радости, когда он увидел среди поименованных представителей прессы: «Титу Херделя («Трибуна Бистрицы»)». Два дня он таскал в кармане газету и показывал ее всем знакомым, предварительно подчеркнув красным карандашом имя сына. Все же, не получая никаких известий от Титу, он опасался, как бы не случилось с ним чего при переезде границы.

— Сохрани его бог от такой напасти! — сказала г-жа Херделя, узнав, чем обеспокоен муж. — И потом, он ведь у нас сообразительный…

— О, Титу редкий юноша! Если бы все были такими, как он!.. — томно вздохнула Гиги.

С некоторых пор на Гиги нашло какое-то странное состояние духа. То ей хотелось плакать, то она смеялась совершенно без всякой причины. Заметив сама, что уныние посещает ее в те дни, когда к ним не заходит Зэгряну совещаться с Херделей по неотложным и нескончаемым педагогическим делам, девушка со стыдом поняла, что влюбилась в него по уши, и поэтому все чаще твердила родителям, что не терпит его. Такие заявления были исходным пунктом шумных пререканий, какие оглашали дом Херделей в Припасе, когда на их горизонте появился Джеордже Пинтя. Разница была лишь в том, что ни учитель, ни г-жа Херделя не принимали Гиги всерьез, как Лауру… Это пренебрежение еще больше нервировало Гиги и настраивало ее против Зэгряну; она даже объявила, что скорее выйдет замуж за какого-нибудь мусорщика, чем за него. Тщетно напоминал ей Херделя о завидной участи Лауры. Где это сказано, возражала она, что ей непременно так же повезет, как сестре? Разве они знают, каков характер у Зэгряну? Под маской примерного молодого человека может отлично скрываться и лицемер и пьяница, да мало ли какой порочный тип. Такие случаи не раз бывали. Хоть бы он еще был из приличной семьи, а то ведь сын простого возчика…

— Нет уж, он мне не пара! — гордо восклицала Гиги. — И потом, надо сперва посмотреть, куда назначат этого злосчастного Зэгряну! А до тех пор много воды утечет…

Только ее довод относительно назначения Зэгряну обладал некоторым весом в глазах стариков. Херделя и сам недоумевал, почему так долго нет ответа на его прошение, и начинал опасаться, не передумал ли инспектор. Он успел свыкнуться с мыслью, что теперь он пенсионер, и ему не терпелось получить на руки желанный «аттестат». Начало учебного года было не за горами, и, если вскорости не решится дело с пенсией, значит, ему опять предстоит ежедневно таскаться в Припас, вместо того чтобы знать только службу у Грофшору да преспокойно получать каждый месяц свои пенсионные денежки. Он постоянно расспрашивал Зэгряну, не знает ли он чего, но юноша был озабочен больше него и знал лишь то, что ему обещал инспектор: место в Припасе остается за ним.

Тем временем близился четверг, когда к ним должен был зайти Белчуг для окончания всех дел с участком, и супруги Хердели, посовещавшись, решили переписать дом в Припасе на имя Гигицы, во избежание всяких случайностей. Хотя им не угрожала ни опись имущества, ни другое какое бедствие, они все же полагали, что лучше выдавать дочь с приданым, чем так, как бедняжку Лауру. Сами они как-нибудь обойдутся, а если Херделя не сможет больше работать у Грофшору, тоже не беда, им достаточно и пенсии; им уже не надо больше тянуться за другими и пыжиться, хватило бы лишь на прожиток.

Священник Белчуг приехал прямо к ним. Он был утомлен хлопотами по поводу новой церкви, но, несмотря на это, глаза его сияли радостью, — наконец-то цель его жизни достигнута. Он с жаром принялся рассказывать о приготовлениях к освящению, которое состоится в воскресенье, о том, что он пригласил епископа из Герлы и тот пообещал непременно прибыть, потом выразил уверенность, что не преминут явиться и священники всего края, как и вся румынская «образованная публика» из Армадии и окрестностей, сказал, что после будут танцы, где, разумеется, будет первенствовать барышня Гиги, и что в тот день Припас станет подлинным средоточием радужных надежд для румын.

В отношении участка, интересовавшего Херделю, священник запасся всеми необходимыми бумагами, чтобы быстрее покончить со всеми формальностями. Они вдвоем отправились в суд, к нотариусу, потом в поземельную контору… К полудню они уже все уладили, успели даже побывать у Грофшору, который обязался в спешном порядке и безвозмездно переписать имущество покойного Иона Гланеташу на румынскую церковь в Припасе.