Ливиу Ребряну - Ион

— Ничего, парень, не робей, в тюрьме те же люди, а не черти!

Однако исход суда опрокидывал все планы Иона, поколебал его уверенность. Ему теперь казалось, что если он пробудет в заключении вдалеке от Аны две недели, то лишится и ее и, главное, земли, которую уже считал своей собственностью. Его не оставляло странное предчувствие, что Василе Бачу в его отсутствие постарается непременно привести к себе в дом Джеордже. И тогда прощай все надежды, опять он останется таким же убогим, как был, знай любуйся только на чужую землю.

Дни проходили за днями, а приговора все не присылали, и его беспокойство усиливалось… Ему представлялось, что за оттяжкой кроется более суровое наказание. Если уж один только разговор попа обернулся для него двумя неделями тюрьмы, как тут не ждать худшего?.. Несмотря на это, он не питал никакой злобы к священнику и даже к судье. Он говорил себе, что, видно, такая несчастная его судьба. Но было и удовлетворение, что нет худа без добра, по крайней мере, Симионовы борозды навовсе остались за ним.

Он продолжал захаживать к Ане, все больше боясь потерять ее. Кротость девушки стала казаться ему подозрительной, он усматривал в этом какую-то хитрость. Притом, сколько он ни просил завести его в дом или переночевать с ним в сарае или на сеновале, она все уклонялась, и он засомневался в ней. Потом однажды вечером, когда он рассказал ей про свою беду, она расплакалась и начала уговаривать его, чтобы он смирился. Лучше уж отсидеть в тюрьме, чем супротивничать начальству. Ион пришел в такую ярость, точно она нанесла ему кровную обиду. Он был уверен, что и плачет она только из коварства, а сама просто хочет избавиться от него… Он ничего больше не сказал, но про себя решил, что нипочем не сдастся, хоть тут что будь…

Как только прислали приговор, он помчался с ним к Херделе.

— Присоветуйте, господин учитель, уж не оставьте в беде, а то мне прямо помирать!.. — мрачно сказал он.

— Полно, Ион, ребячиться, ты ведь мужчина, не тряпка! — полушутя, полусерьезно ответил учитель, разделявший его тревогу.

— Кабы вы знали все, господин учитель, вы бы тоже так заговорили! — покачал головой парень.

Херделя вполголоса прочел бумагу, потом снова пробежал ее, как будто не сразу вникнув в суть.

— Гм! — крякнул он, вскидывая глаза на Иона. — Я тебе вот что скажу: черт с ними со всеми, Ионикэ, примирись ты с этим приговором! Собственно, что тут такого, если ты и отсидишь две недели за решеткой?.. А то ведь, пожалуй, еще хуже пострадаем!

Учитель теперь боялся вмешиваться. Он бы охотно пошел с Ионом прямо к самому императору, но, пораскинув мозгами, рассудил, что всякое оружие — вещь обоюдоострая. Судья чинил правосудие, как ему вздумается, он считал себя большим сердцеведом и толковал законы по-своему. Херделя был бы счастлив, если бы мог щелкануть его, потому что судья держался с ним важно, а порой и пренебрежительно. Знал учитель и его мстительный нрав, и это умеряло его пыл. Если только судья пронюхает, что он писал жалобу, то не спустит, доймет его… Потом пришлось бы и Белчуга вмешивать в эту историю. Спору нет, в последнее время священник так с ним обходится, что стоило бы задать ему хорошую головомойку, проучить его. И все-таки, что он выгадает от публичного разрыва с Белчугом?

Он попробовал растолковать Иону, какие тут опасности. Однако его миролюбивые советы еще пуще растравили Иона, он бил себя кулаками в грудь и твердил:

— Я буду за все отвечать! Лучше пускай меня повесят, чем так вот топтать!

Его решимость ослабила сопротивление учителя. Они торговались весь вечер. Чем больше колебался Херделя, тем рьянее наседал на него Ион, точно дело шло о его жизни.

Жена и дочери вполне разделяли опасения учителя и время от времени вставляли свое словечко, уговаривая Иона успокоиться на этом или же в крайнем случае сходить к письмоводителю, пусть тот напишет ему «кляузу». Под конец выложил свое мнение и Титу:

— Я тоже считаю, Ион, что лучше бы плюнуть на них, ведь тюрьмы тебе все одно не миновать, это как бог свят, что бы ты ни предпринимал. Но если уж Ион так уперся, я не вижу оснований, почему бы тебе, отец, и не написать ему жалобу? Говорю тебе, пиши безо всяких… А чтобы не узнали твой почерк, пускай Лаура перепишет своей рукой, и вся недолга!.. Простое дело!..

Мнение его все одобрили, и Херделя капитулировал.

— И правда, кто узнает почерк Лауры?

Он сел и состряпал обстоятельную и прочувственную жалобу, из которой явствовало, что судья и священник вошли в сговор и притесняют бедного, безвинного крестьянина. Когда он прочел ее по-румынски Иону, все умилились. Лаура не без волнения тотчас переписала ее. Херделя позаботился также, чтобы она написала и адрес на большом конверте: Министру юстиции…

— Бери, Ионикэ! Завтра утром сдашь заказным на почту в Армадии, ни пуха тебе, ни пера! — сказал учитель, расчувствовавшись.

Ион был без ума от радости, он выложил на стол три злотых и не уходил до тех пор, пока Херделя не принял их.

— Вы даже не знаете, сколько добра для меня сделали, — сказал он, целуя руку учителю.

— Правильно, что ты написал ему, — заметил Титу после ухода Иона. — А то всякие ослы будут измываться над ним.

Две недели спустя в сумерки лесничий Мадарас вместе с солгабиром Кицу и податным инспектором из Армадии подкатили на легонькой каруце к дому учителя. Они были на заячьей охоте в Припасской округе, гоняли весь день, так и не выстрелив ни разу. Возвращались понурые, ежась от холода и сырости; две вислоухие собаки зябко дрожали возле каруцы, не обращая внимания на учителева пса, который выглядывал со двора, поставив передние лапы на изгородь, и гавкал, негодуя, что никто его не замечает. Чтобы разогнать досаду и не показываться в местечке днем с пустыми сумками, незадачливые охотники решили сделать привал в Жидовице, в корчме Неймана, пропустить несколько кружек глинтвейна для бодрости и заморить червячка до возвращения домой.

Зная, что одним им быть нельзя, иначе опять будут говорить про охоту и нудно препираться, они надумали пригласить и самого Херделю и Титу, с которым все они были в дружбе. Учитель был бы рад-радешенек хоть немножко рассеяться, но не смел шагу ступить без согласия г-жи Хердели, а та считала недостойным для старого человека, обремененного заботами, сидеть и распивать со всякими ветрогонами из Армадии. Титу волен поступать, как ему угодно, он молодой и легкомысленный… Мадарасу пришлось вылезти из каруцы и всячески упрашивать ее, пока она не смилостивилась, правда, при одном условии, энергично повторенном много раз: чтобы учитель не запоздал к ужину…

В корчме Неймана они застали большое и веселое общество: там был учитель греческого языка Майеряну, лихой кутила, с плешью на макушке и длинной седеющей бородой, поп Белчуг, учитель Спэтару, отец подружек Лауры и Гиги, доктор Филипою, адвокат Пауль Дамьян и поп из Вэрари, самый отчаянный пьяница во всей долине Сомеша, — он явился в корчму еще накануне после обеда и вовсе не собирался трогаться.