Сиро Алегрия - В большом чуждом мире

В сплошном гуле голосов можно было различить: «За землю!», «Постоим!». Надсмотрщики быстро приблизились к Бенито Кастро, и тот, кто казался старшим, заговорил:

— Слушай, мы едем обратно. Дон Флоренсио велел нам биться против дона Аменабара, а не поднимать мятеж. Отдай нам наши двадцать ружей…

Ничего не ответив, Бенито одним рывком выхватил у него винтовку. На остальных набросились общинники — женщины и мужчины, стоявшие вокруг. Раздался выстрел, какая-то женщина вскрикнула, по надсмотрщиков повалили на землю, разоружили и связали после недолгой потасовки. Весь народ понял, что нашел в Бенито сметливого и решительного вожака, и радостно приветствовал его. Женщина была ранена в руку, и родные отвели ее домой, чтобы унять кровь. Бенито тут же раздал винтовки и лошадей тем, кто связал надсмотрщиков, и приказал:

— А этих лизоблюдов запереть, чтобы не разносили слухов…

Шестеро общинников горделиво приосанились в седлах. Солнце уже садилось, и вершина Руми целилась в него каменным острием. Вдали защебетала птица корикинга. Бенито сказал:

— Общинники, держитесь старших, как мы договорились…

Пешие и конные группы двинулись к скалистым вершинам, к отрогам Руми или просто к горизонту. У каждой группы была своя цель. Мужчины брали у женщин кульки с едой и молча отправлялись в путь, а женщины выходили за околицу и стояли там, пока всадники не исчезали за выступом горы. Бенито Кастро остался посреди площади с Доротео Киспе и восемью другими — все были на конях, все смельчаки. Трое из Мунчи подошли к нему, и он послал их с Амбросио Лумой.

Едва ли нужно пояснять читателю, что верховный суд страны, рассмотрев апелляцию, вынес решение не в пользу общины. Тогда совет постановил сопротивляться. Недоставало лошадей, и их стали собирать на пастбищах Норпы. Когда общинники возвращались, гоня небольшой табун, им навстречу вышел Рамон Брисеньо, и завязалась перестрелка. Брисеньо в конце концов бежал, и после этого поползли слухи о скоплении жандармов в Умае. Нападения ждали с минуты на минуту. Понятно, что Кордова предложил Бенито Кастро поддержку в пику Аменабару. Бенито согласился, и ему дали то, что он просил, не подозревая о его намерениях. Шести надсмотрщикам, запертым в самом крепком из каменных домов общины, первым довелось их обсудить.

Очагов этой ночью не зажигали. Бенито дал распоряжение закончить стряпню пораньше, чтобы огонь не служил ориентиром и по домам не могли стрелять издалека. Из взрослых мужчин остались на месте лишь он сам, ближайшие его помощники и два человека, стерегущие пленников. Все, кроме часовых, сели у дверей дома Клементе Яку, рядом с домом Бенито. Больной прислушивался к разговору, вставляя иногда замечания.

— Если они пройдут, мне крышка. С моим ревматизмом я и ходить-то не могу! Чего уж тут суетиться. Лучше подожду в своем доме, и, если хотят, пускай меня убивают…

— Ну, что ты, Клементе! Держись пока нас, а если займется настоящее восстание… Вон Бенель пять лет выдержал…

— У него были деньги…

— Нет, дело не в том, — он умел увлекать людей. Я был там и видел, как народ ему помогал. Кстати, мне припомнилась сейчас одна история, я вам ее расскажу. Раньше я уже говорил об этом, кому мог, но полезную вещь недурно и повторить. В моем полку был сержант Паломино, старый ветеран, он еще расстреливал восставших индейцев на юге, в Уанканё. Так этот подлец знал разные хитрости. Индейцы спрячутся в горах, между скал, и никак их^оттуда не выгнать. Тогда в разгар атаки солдаты притворятся, будто у них испортился пулемет или не хватает патронов. Повстанцы думают, что пришел их час, закричат: «У них патроны вышли!» или «Машину заело!» — и выскакивают со своими мачете и камнями. Солдаты бегут от них, пока не выманят на открытое место. Потом поворачивают пулемет или винтовки, и индейцы гибнут, как мухи. Не давайте себя обмануть такими фокусами…

Маргича вынесла им коку, и Бенито погладил по голове годовалого малыша, которого она держала на руках.

Возле того места, где Росендо вопрошал дух горы, сидит и беседует небольшая группа людей. Ночь плотно обволакивает их. В небе мерцают редкие звезды, и вершина Руми тает во мраке. Главный в группе — Кайо Сулья, известный своим острым зрением.

— Сколько ни стараюсь, ничего не вижу. А вы как? — спрашивает он.

— Совсем ничего…

— Они не дураки, фонарей не зажигают.

Люди глядят в направлении пуны, где проходит дорога на Умай. Настойчиво дует ветер.

— Холодновато…

— Да, не жарко… Дай-ка мне коки!

У подножия Руми, с той стороны предгорий, где разветвляется ведущая к селению дорога, стоит Злой Кондоруми с двадцатью индейцами. Он расположил их в ширину выемки между двумя холмами, лицом к дороге. Никто ничего не видит, кроме очертаний ближних скал. Но все напрягают слух и, чтобы от них не ускользнул никакой шум, молчат. Они потихоньку жуют коку, а Кондоруми, спокойный и сосредоточенный, опирается всем своим весом на большой камень.

На дороге, огибающей склоны Вершины, в том месте, где она сужается между скалами и ущельем, притаились Артидоро Отеиса и еще десять человек. Из-за груды камней они наблюдают за дорогой.

— Здесь им придется идти по одному в ряд…

— Если их будет много, скатим на них валуны…

Выше, между складками Вершины, перегораживая широкое ущелье с многими тропами, расположились Амбросио Лума, Порфирио Медрано, Валенсио и еще двадцать человек. По одному и по двое они разошлись по ущелью и окружающим скалам. Каждого из жителей Мунчи поставили вместе с общинником. Холодно, чуть не морозно, все жуют коку и согреваются глотком каньясо. Поскольку бутылка одна, ее передают от поста к посту.

— Что новенького? — спрашивают друг друга озябшие люди.

— Да, кажется, ничего. Валенсио продвинулся немного вперед…

— У него хороший слух…

И, прижав ружья, люди садятся на корточки.

Беседа у дома Клементе гаснет. Вдруг раздаются шаги, и из мрака вырастает человек. Это посыльный Кайо Сульи.

— Доброй ночи. Кайо послал меня сказать, что ничего не видно. Очень темно.

— Прекрасно, отнеси ему эту бутылку. А если он что-нибудь заметит, пусть сразу зажжет огонь и пошлет мне сказать.

— Ладно.

Бенито входит в дом, зажигает спичку, возвращается и говорит:

— Три часа…

Ночь все еще черна и тиха. Люди и звуки тонут в необъятной громаде мрака.

По обходной дороге через пуну гуськом идут в сторону Умая десять общинников. Стук сандалий служит им ориентиром. Они скажут индейцам-колонам, что надо восстать, что пришла пора. А по главной дороге движется большой конный отряд. Доехав до развилки, лейтенант Сепеда, взглянув на часы со светящимся циферблатом, говорит старшему надсмотрщику Карпио: