Дзюнъитиро Танидзаки - Луна и комедианты

Было ещё светло, и небо над горами было чисто, если не считать той небольшой белой тучки, которая по-прежнему не двигалась с места, точно зацепившись за одну из вершин. Вечерние краски ещё не тронули парка.

Супруга Ямаути, Кёко, и хозяйка дома госпожа Тиэко Уэда, исполнявшие свои номера до моего прихода, решили повторить их теперь для меня. Первой выступила Кёко. Она исполнила танец «Скоморохи», сопровождаемый очаровательной песенкой, в которой есть слова о несказанной прелести столицы, утопающей в цветах под немолчный рокот водопадов, что струятся в Киёмидзу и Гионе.

В девичьи годы Кёко усердно занималась классическими театральными танцами, потом в течение длительного времени увлекалась народными плясками. Жанровыми и шуточными танцами она как будто занималась лишь с недавних пор. Однако имевшаяся у неё хореографическая подготовка, безусловно, сказывалась, и танцевала она мастерски. Господин Сэнгоро не мог нарадоваться на эту свою ученицу.

Госпожа Тиэко Уэда до нашего прихода исполнила песенку «Вдоль по Восточному тракту». Сейчас она решила выступить в классическом танце из пьесы «Крылья ангела».

Характерных для фарса жанровых танцев существует немного, поэтому учителя этого вида искусства, как правило, обучают своих учеников и классическим танцам Но. В области этого жанра господин Сэнгоро был, кажется, последователем исполнительской школы Конго. Тиэко Уэда классическими и характерными танцами занималась недавно, но до этого она много лет посвятила европейскому балету. Поэтому естественно, что тело у неё было хорошо натренировано и движения её были плавны и грациозны. Она тоже отнюдь не производила впечатления начинающей танцовщицы.

Строго говоря, места, которые мы занимали на веранде, были своего рода галёркой. Но для сегодняшнего увеселения, главной целью которого было любование луной, это были лучшие места. Поэтому-то старика Сэнсаку, меня с женой и некоторых других «избранных» усадили именно здесь. Остальная публика, в том числе прочие члены семьи Мояма и их многочисленные ученики, разместилась в зале спиной к парадной нише.

Как только последние выступления кончились, появился хозяин дома Рюносукэ Уэда, который так и не снимал своего танцевального наряда. Вскоре подали какую-то незатейливую закуску и немного сакэ. Но хозяин вдруг заявил, что сегодня, пожалуй, не грех как следует кутнуть и повеселиться, и куда-то вышел. Вскоре появилось ещё вино и перед каждым из гостей поставили бэнто — ящичек с закусками. Все сняли крышки с этих ящичков и положили их себе на колени, превратив их таким образом в своеобразные тарелки. Как нам было разъяснено, в дом Уэда был вхож чрезвычайно искусный столяр. Ящички эти и были произведениями его вдохновенного труда. Но что касается закуски, то она состояла из поджаренного соевого творога, отварного картофеля, кунжутных семечек и прочих деликатесов в этом же роде. Восьмидесятипятилетний старик Сэнсаку подал мне и жене по чашечке сакэ и пригласил последовать его примеру. Мы выпили. Впервые мне довелось находиться в столь близком соседстве и выпивать с этим патриархом японской комедии. Первый раз я его увидел лет десять назад. Это было во время празднеств Недели весеннего равноденствия в храме Сэйхонган. Я присутствовал там на постановке какой-то мистерии. С тех пор старик почти не изменился. Кстати, меня всегда поражала способность старых актёров так хорошо сохраняться. Взять хотя бы этого старца, или старика Косиро Мацумото, или престарелых гейш из весёлого квартала Гион. В 70 и даже 80 лет они ещё не уходят со сцены и часто продолжают покорять своей игрой. По-видимому, сказывается физическая тренировка, которую дают занятия танцами. Я, например, слышал такую историю. Бывшая танцовщица школы Иноуэ госпожа Харуко Катаяма, которой уже стукнуло ни много, ни мало сто лет, ещё в прошлом году ездила трамваем. Если в вагоне не оказывалось свободного места, она спокойно ехала стоя, решительно отказываясь держаться за ремни. Как бы вагон ни трясло, она, бывало, и не пошатнётся. Тем не менее старость есть старость — и несколько лет назад старик Сэнсаку ослеп на один глаз, и это, конечно, стесняло его. Правда, он говорил, что двигаться на сцене это ему не мешает, ведь число движений в танцах точно регламентировано, и он, не глядя, знал, сколько шагов и в какую сторону нужно делать. Но на улице без сопровождающего он чувствовал себя не так уверенно. Тем не менее он был ещё полон энергии. В ближайшее время в Токио должен был состояться фестиваль мастеров комедии западных и восточных провинций страны, и старик намеревался отправиться туда вместе со своими сыновьями Сэнгоро, Тюдзабуро, Ягэро и компанией учеников. Через несколько дней им предстояло выехать. Бодрости старика действительно можно было позавидовать. На фестивале он собирался выступить с юмореской «Сумасшедший влюблённый». Он считал её очень занимательной по сюжету. В ней рассказывалось, как столетний старец влюбился в молоденькую девушку и добивался своей цели. Сэнсаку говорил, что он выступает с этой вещью последний раз в жизни, это была, так сказать, его лебединая песня. Между прочим, он сообщил, что компания грамзаписи взялась записать её на пластинку и выпустить к 26-му числу, и он настоятельно рекомендовал приобрести эту запись. Когда я заговорил о том, что в октябре будет отмечаться 350-летие со дня смерти Тоётоми Хидэёси, [11] Тоётоми Хидэёси (1536–1598) — японский феодальный полководец и государственный деятель. старик стал вспоминать, как было отмечено 300-летие. Господин Ивао Конго (потомок основателя исполнительской школы Но и нынешний руководитель театра Конго в Киото) был тогда ещё двенадцатилетним мальчишкой и выступал в детских ролях. В тот день Сэнсаку посадил возле театра сосну, теперь она стала гигантским деревом. Старик говорил обстоятельно, неторопливо, и казалось, что рассказам его не будет конца. Через некоторое время с чашечкой сакэ в руках между нами втиснулся Сэнгоро, и мы снова выпили. К сожалению, все знали, что отец и сын Мояма почти не пьют, и сакэ перекочевало от нас к сидевшим рядом хозяину дома Уэда и актёру Муто, они его и прикончили.

Надвигались сумерки, и деревья в парке стали постепенно темнеть. Небо понемногу окрашивалось в тот серовато-синий цвет, какой обычно бывает перед восходом луны.

Осенью в Киото прохладно, особенно утром и по вечерам, и люди, которые к этому не привыкли, легко простуживаются. Когда мы с женой выходили из дому, было ещё очень тепло и я надел кимоно без подкладки. Сидя сейчас близ воды, я вдруг почувствовал, что меня начинает пробирать дрожь.

Между тем тревожившая меня тучка, что висела над горами, незаметно исчезла, и сейчас всё небо было совершенно чисто. В дни осеннего полнолуния такое небо бывает едва ли раз в десять лет. Как я уже говорил, в прошлом году мне чертовски не повезло, я попал в глупейшее положение со своей затеей в храме Хэйандзингу. Поэтому сегодняшняя удача особенно радовала меня. Мы поднялись со своих мест, и гости, находившиеся в зале, тоже все высыпали на веранду. Начались споры, откуда появится луна. Все тыкали пальцем в небо, указывая кто на сосну, что росла на вершине, кто ещё на что-то. И вдруг в наступившей тишине послышалось приглушённое пение. Почти не раскрывая рта, голосом чревовещателя старик Сэнсаку запел песню о молодой, прелестной, как «вишни лепесток», гетере.