Дзюнъитиро Танидзаки - Луна и комедианты

Знавшие слова этой песни гости во главе с мамашей Ямаути сначала робко подхватили:

И потом окрепшими голосами дружно грянули:

Потом старик Сэнсаку промурлыкал ещё одну песенку:

Затем раздался голос достопочтенной госпожи Ямаути:

Все хором продолжали:

Кто-то воскликнул: «Смотрите! Вон там белеет. Должно быть, восходит луна!» Над горами действительно уже струился какой-то свет. Но луна вела себя, как знающий себе цену актёр, который тем меньше спешит с выходом на сцену, чем больше неистовствует нетерпеливая публика.

Почтенная мамаша Ямаути снова подала голос:

«Уж много раз бывал я на Востоке», — начала она, и громкий хор присутствующих продолжал:

Наконец из-за гребня горы показалась луна. Круг её отразился в пруду, серебристо-голубым светом засверкала его гладь, молочной белизной засветились нежные водяные лилии, и стал отчётливо виден каждый их лепесток. Кто-то из присутствующих заверещал:

Затем ещё кто-то запел одну из тех прелестных народных песен, что родились в Хаката:

Потом один из гостей продекламировал нечто в стиле Удзаэмона:

Под конец кто-то запел:

Эту песенку, вышедшую из весёлого квартала Гион, подхватили все. На сей раз к хору присоединился даже я.

Когда луна была уже на середине неба, понемногу все стали возвращаться на свои места. Появилось снова вино. Ведущий концерт потребовал, чтобы каждый, не утаивая своего таланта, исполнил какой-либо номер. Первой выступила Кёко Ямаути. Она станцевала «Времена года в Киото». Затем какая-то старушка из «обитательниц деревушки Нандзэндзи» спела народную песню под аккомпанемент самисэна. Когда это пение кончилось, стали вызывать господина Умэхара — того, который торговал оби. Со всех сторон раздавались голоса: «Маслодела! Маслодела!», «Луковицу! Луковицу!». Господин Умэхара сперва, как это водится, немного поломался, потом сказал: «Но в таком случае мне придётся снять штаны!» Он действительно снял с себя шаровары, подоткнул сзади подол кимоно и, приняв позу человека с коромыслом на плече, стал расхаживать, выкрикивая: «А вот масло! Кому масла? Масла кому?» С неподражаемым искусством настоящего комика он изображал уличного продавца масла. «Масло! Кому масла?» — кричит он, идя по улице. Вот он останавливается около какого-то дома и, оглянувшись вокруг, шмыгает в дверь. Затем он осторожно отодвигает перегородку одной из комнат, просовывает туда голову и сладким голосом спрашивает: «Мадам! Не угодно ли масла?» Получив, видимо, утвердительный ответ, маслодел быстро входит в дом. Он комически облизывает палец, будто бы перемазанный в масле, и затем проделывает весьма красноречивые движения телом. После этого он с невинным видом, будто ничего особенного не произошло, выходит на улицу и продолжает свой путь, снова выкрикивая: «А вот масло! Кому масла?»

Все громко смеялись и бурно аплодировали. Кое-кто уже заметно охмелел. Гул голосов всё нарастал, и вскоре стало шумно, как во время какого-нибудь уличного скандала. Раздались крики: «Гандэн! Гандэн!» — вызывали Тацудзо Муто. Гандэн — это пантомимы, исполняемые ежегодно с 20 апреля по 10 мая в киотоском храме «Мибудэра», принадлежащем буддийской секте «Рицу». Уступая настойчивым требованиям публики, Муто поднялся и сплясал «Танец бочара». Не успел он вернуться на место, как на сцене снова появился неутомимый Умэхара. Со всех сторон снова поднялись вопли: «Луковицу! Луковицу!» Распевая сатирические куплеты о незадачливом токугавском министре Исами Кондо, [12] Кондо Исами — один из министров последнего феодального правителя — сёгуна Токугава; как ярый противник переворота Мэйдзи в 1868 г. был казнён. галантерейщик кружился в танце. В куплетах говорилось, что, когда этот герой обнажал меч и поднимал свой грозный рык на главной улице столицы, во всех окрестных садах осыпались цветы. Кончалась песенка припевом:

Повторяя без конца этот припев, господин Умэхара всё быстрее кружился в пляске, и припев звучал уже как скороговорка:

После него на середину зала вышла мадам Тиэко Уэда. Словно что-то вспоминая, она на несколько секунд застыла в неподвижной позе и затем, вдруг раздвинув широко ноги, стремительно опустилась на пол и сделала «шпагат». Эта дама, весьма искушённая в европейском балете, оказывается, довольно часто во время такого рода увеселений поражала гостей подобными акробатическими трюками. Но не все присутствующие это знали, да никто и не подозревал, что такой номер можно проделать в кимоно. Поэтому большинство зрителей были не только удивлены, но и испуганы: не припадок ли это эпилепсии? Как раз в этот момент заявился старший сын Сэнгоро господин Сэнносукэ. Он рассыпался в извинениях за своё опоздание. Сэнносукэ хотел прийти сюда как можно раньше, но у него были дела в Тамба под Киото, и там он задержался. И в самом деле было похоже, что он заявился сюда прямо из поездки, что называется с корабля на бал. Одет он был по-европейски, в пиджачную пару.

Он стоял теперь рядом со своим папашей Сэнгоро и любезно со всеми раскланивался.

Таким образом, семейство Мояма сейчас здесь было почти в полном сборе, если не считать жён внуков и правнуков старика Сэнсаку, которые остались дома. В этой семье царили любовь и согласие. Старик Сэнсаку был этим очень доволен, и сердце его было исполнено радости. Не только его сыновья, но и внуки пользовались уже славой выдающихся актёров. Вместе с тем они не только были дружны между собой, но не проявляли никакого зазнайства и в отношении окружающих. Они не важничали, как некоторые другие прославленные актёры, хотя у старика Сэнсаку и у его сына Сэнгоро были к этому все основания. Но в их поведении не было и никакого заискивания, ни тени угодничества. Они держались просто, непринуждённо, с подкупающей искренностью. В конце концов, гости, которые собрались сегодня у господина Уэда, да и сам он вовсе не принадлежали к высшему обществу. Однако Мояма сразу откликнулись на приглашение и заявились сюда в полном составе: и дед, и отец, и внуки, и их многочисленные ученики. Со всеми нами они держались на равной ноге и дурачились и веселились, как и все остальные гости. Будем откровенны: в Токио артисты, включая сюда даже сказителей и комических рассказчиков, вряд ли ведут себя с такой простотой и непринуждённостью. Но, может быть, комедийные актёры в этом смысле везде составляют исключение? Или это особенность представителей семьи Мояма? Признаться, у меня закралось было подозрение, что объясняется это теми особыми отношениями, которые установились у Мояма с семьями Ямаути и Уэда. Но достопочтенная мамаша Ямаути уверила меня, что Сэнсаку и Сэнгоро действительно чужды всякого высокомерия. Они охотно бывают везде, куда их приглашают. И поскольку отец, сын и внуки очень дружны между собой, они всюду являются вместе. Выгодно они отличались от актёров-профессионалов и ещё в одном отношении. Не только знаменитые мастера сцены, но и рядовые артисты очень неохотно участвуют в любительских концертах, на которых выступают разного рода дилетанты и профаны. А Мояма не только участвовали в общем веселье, но и щедро одаривали нас своим искусством. Между прочим, Сэнносукэ Мояма не стремился подражать отцу и деду, которые почти не пили.