Нгуен Хонг - Избранное

— У меня никогда не будет детей: я уже не могу родить. Ну, а муж — что ж, у кого деньги, тот и муж. Я люблю только деньги и людей, у которых есть деньги, вот и все! Так и проживу как-нибудь, день за днем… Ты — другое дело, у тебя есть сын. Тебя разлучили с ним, но ты можешь родить другого; ты еще будешь счастлива в своем доме с мужем и детьми…

Вторая Лиен и Восьмая Бинь умолкли. Каждая думала о своих горестях.

Лиен с тоской вспоминала свою жизнь, такую пустую и безрадостную, а Бинь вновь обрела надежду. «Какое счастье! Я вырвусь отсюда, вернусь к честной жизни…»

Бинь погрузилась в радужные мечты. Ее горячая рука дрожала в холодных ладонях Лиен, глаза ярко блестели. А потускневший взгляд Второй Лиен, казалось, искал в далеком прошлом улетевшие светлые дни…

В доме Нама из Сайгона вечером собралась братва. Парня в брюках из блестящего шелка, белой шелковой рубашке с отложным воротником и сандалиях на четырех ремешках звали Ты Лап Лы, он был головой над всеми, кто работал на базаре Шат. Толстый малый с большим отвислым животом и желтым лицом, с волосами, закрученными вокруг ушей, и роскошными баками (модная прическа «философ») был известен под кличкой Шесть Медных Черпаков; он заправлял карманниками и мелкими ворами из Сада провожаний. Рядом с Ты Лап Лы сидел еще один гость — тощий молодец с острыми, как сабля, бровями и ярко-красными губами; это был Ба Бай, гроза игорных домов Хайфона. Тут же в пьяной дремоте клевали носами, изредка зевая и потягиваясь, «коллеги» Ты Лап Лы: Тин Хиек — Девять Вычищенных Карманов, и Мыои Кхай — Десять Срезанных Кошельков. Они были главными над всеми, кто промышлял в порту, на больших улицах, набережных и в прочих оживленнейших местах города.

Если Ханой, столица Северного Вьетнама, слывший городом разгула и праздности, породил великое множество девиц легкого поведения, то Хайфон, самый крупный порт Индокитая и большой промышленный город, где жило более тридцати тысяч рабочего люда, пришедшего сюда из разных концов страны, тоже имел свою достопримечательность — бесчисленную братву, живущую преступлениями и грабежом.

Нам из Сайгона и пятеро его дружков были великими мастерами воровского дела, главарями братвы, той самой братвы, которая, с каждым днем становясь многочисленней и наглее, держала в страхе все побережье…

Небрежно пуская кольца опиумного дыма, Ты Лап Лы задумчиво смотрел в потолок и размышлял о том, что завтрашний базарный день, как ни крути, сулит ему порядочный куш: уж кто-кто, а его мелкие черти наколют не один карман. Положив голову ему на колени, Нам из Сайгона лениво щурился. Он всегда казался спокойным и даже чуть ленивым. Лишь шрам от удара ножа, тянувшийся со лба до уха, убеждал, что Нам не из тихих и не боится ни бога, ни дьявола.

Шесть Черпаков набил трубку и почтительно поднес к губам Нама. Но тот не соблаговолил притронуться к ней. Наверное, опиум надоел Наму, и он жаждал иных услад. Тогда Ба Бай спросил у Нама разрешения взять его трубку. Нам великодушно позволил. Согнув шею, отчего его тощие плечи поднялись до ушей, Ба Бай затянулся, трубка весело забулькала: «Во-во-во!»

Размеренное бульканье гулко разносилось по всем трем комнатам просторного богатого дома, где стояли шкафы и низкие скамьи, лежанки из красного дерева, зеркала на резных подставках и курильницы из меди, на стенах висели китайские картины. Дом этот казался дворцом среди окружавших его убогих домишек с ветхими крышами, в которых зияли дыры, прикрытые циновками или кусками брезента, а их закопченные, покрытые паутиной стены давно уже потрескались и развалились от старости. Все лачуги были забиты жалким скарбом бедняков, на топчанах кучей навалены одежда и белье, зловонное, изодранное в клочья. В этих трущобах ютились вечно голодные люди, с трудом зарабатывающие на жизнь: рабочие, кули, нищие, бродяги, мелкие торговцы, безработные, не смевшие показаться на улицах города и хоронившие себя заживо здесь, близ Малого базара, среди комарья, паразитов, зловонных луж и мусорных свалок…

Подождав, пока Ба Бай накурится, Тин Хиек уговорил Шесть Черпаков набить и ему трубочку — он, видите ли, желает порадовать братву одной занятной историей. Вот что он рассказал.

Позавчера вечером, часов в десять, один из мелких чертей донес ему, что с хонгайского поезда сошла шикарная дама в шелковых штанах и платье из французского крепа. На мальце — она тащила его за собой — была голубая бархатная курточка, штаны из розового шелка, золотой обруч на шее и серебряный браслет на руке. Мелкий черт не упускал ее из виду, но никак не мог подканать поближе: эта стерва зырила по сторонам почище легавого. Он еще похвалился, сейчас, мол, она ходит и разыскивает чей-то дом на улице Райских кущ, а в поясе у нее что-то заныкано, явно — бумажные деньги.

Тин Хиек тут же побежал в Райские кущи и скоро догнал ту бабу. Опустился туман, сгущались сумерки. Тин не видел даже ее лица. Но когда на нее упал свет электрического фонаря, он разглядел большие глаза женщины и блестящие золотые серьги. Вокруг не было ни души. Только в конце улицы торчала коляска рикши, но потом и он смотался. Тин Хиек быстро вытащил нож, бросился на ту бабу, схватил ее за горло и повалил на землю. Мелкий черт, шагавший следом за ним, подхватил мальца и побежал к пруду. Она не успела даже пикнуть. Тин срезал кошель с ее пояса, нащупал серьги и выдрал их из ушей. Сунув деньги и сережки в карман, он быстро обшарил ее, потом крепко стянул ей поясом руки и ноги, заткнул рот платком и мигом оттащил в сад…

Когда он дошел до этого места, все наперебой закричали:

— Вот это да, здорово пофартило!

— Сколько кругленьких?

Хиек передернул плечами, криво усмехнулся и вытащил из кармана двенадцать бумажек по одному пиастру и десять бумажек по пять. Обведя всех взглядом, он с важностью сказал:

— Для начала я подношу ди́кон Наму и каждому дарю по пе́туху [9] Ди́кон — на воровском жаргоне — десятка; пе́тух — пятерка. .

Нам из Сайгона еле заметно улыбнулся.

— Ни к чему. Я сейчас при деньгах; оставь этот дикон себе на расходы.

Тин Хиек подумал минуту, потом встретился взглядом с выпученными глазами Нама и торопливо сказал:

— Да, я знаю, ты у нас всегда при деньгах, но я желаю тебя уважить. Лучше я добавлю еще три петуха, чтоб ты фартово гульнул.

Ты Лап Лы подобострастно выждал, пока Нам согласился уважить Тин Хиека, и, подмигнув, спросил:

— Ну, а где железки?

Тин Хиек засмеялся:

— Да, чуть не забыл: мой черт напоролся на четырех мужиков, перетрухал, бросил пацана и дал деру. Я с ним потом вернулся, так там набежало столько швали — прямо улица почернела, и легавые приперлись. Пришлось смыться.