Нам Као - Избранное

В голосе его явно слышалась теплота. Впервые я заметил за ним такое. Сколько его знаю, ни разу не заговаривал этот тридцатилетний художник о женщинах и явно избегал любви. Он даже никогда не рисовал женщин. В их обществе он замыкался и лицо его холодно поблескивало, как стершаяся монета. И вдруг этот непонятный, непроизвольный жест. Одиночество ли тому виною или что другое? Я усмехнулся про себя…

Легли рано, перекидывались вялыми фразами. Огонь в очаге погас, а вставать не хотелось. Но без огня стало так тоскливо, что я поднялся, раздул пламя, подбросил сучьев, затем свернул папироску, закурил и задумался.

Совсем близко в лесу закричала косуля. Что за дикие, душераздирающие вопли!.. Которую ночь она кричит. Хоть бы кто подстрелил ее…

20.11.47. Однажды я спросил Бао:

— Тигры здесь водятся?

— В прошлом году убил одного, — ответил охотник. — С тех пор не видать.

— А почему не видать?

— Не знаю. Недавно, говорят, в Пиккае застрелили тигра. Он было унес корову.

— А медведи есть?

— Много.

— Где же они?

— Сейчас холодно. Медведь в берлоге. На тропу не выходит.

— Чем же питается?

— Он сейчас не ест. За сезон много жиру нагулял.

Через несколько дней я услыхал, что в деревне собрались идти на медведя. Я спросил:

— Где?

— На поле у товарища Куана, — ответил мне Тян. — Медведь таскал кукурузу и угодил в ловушку. А вы разве не замечали? Он с гор ходил на поле Куана все мимо вашего дома.

— Откуда ты знаешь?

— Следы видел. Сколько напроказил… Каждую ночь кукурузу жрал.

Мы решили: впредь ночью не вылезать во избежание осложнений с местной фауной. Но уже через несколько дней про уговор забыли и опять бесстрашно выходили среди ночи. Да и чего бояться? До сих пор не было ни одного случая, чтобы тигры или медведи наносили потери личному составу Освободительной армии.

23.11.47. Мы с беспокойством отмечали, что выпуск газеты затягивается. Наконец прибыли Ань Ты и Тэм. Вместе с ними прибыли: живая утка, мешок сушеных ростков бамбука, пачка писем, новые книги. Но самыми радостными были новости. Победы нашей армии у реки Ло. Сбитые самолеты противника в Каобанге. Успехи на остальных фронтах. Мы с радостью узнали, что наши товарищи благополучно перешли на новую базу и сразу приступили к работе. В близлежащих районах враг оставил часть укреплений. Удерживая некоторые позиции, он перешел к тактике обороны и уже не осмеливается наступать. Связь с тылами поддерживает исключительно посредством авиации.

При таком положении дел нецелесообразно долго оставаться на месте: это приводит к распылению сил и потере времени. Ань Ты полагает закончить в течение недели сборку оборудования. И тогда нам предстоит спуститься вниз: там работа пойдет быстрее. Эту же базу мы оставим в резерве.

Предчувствуя близкий конец нашему отшельничеству, Кханг ходит все свободное время со своим мольбертом на этюды.

30.11.47. Сегодня вечером в доме около очага собралось почти все население из окрестных деревень…

Мы рассказывали манам о жизни в долине, о Ханое, о героических днях восстания. Нам хотелось, чтобы люди поняли, как велика наша страна, сколько в ней народов, городов, чтобы они осознали свою сопричастность могучему народному движению. Говорили и о мировых проблемах, о разгорающемся революционном движении в Азии и Европе, старались подобрать слова точные и простые. Особенно охотно слушали они рассказы о Хо Ши Мине. С гордостью вспоминали, что Хо Ши Мин еще до революции, будучи в подполье, побывал в этих местах. Значит, он тоже пробирался горными тропами, по запутанным лабиринтам в лесной чащобе?

Говорили увлеченно. Глаза наших собеседников оживились, лица светились. Их дремучие лесные души будто пробуждались ото сна. Тян и Бао запели песню. Братья решили между собой, что после победы справят праздничные одежды и спустятся с гор, чтобы посмотреть на мир. Тут и Чиеу Ван Хыонг пришел в крайнее возбуждение. Он гудел на весь дом, как подстрелит косулю, сошьет из шкуры новую куртку и отправится погулять по Ханою.

2.12.47. Вчера мы спустились с гор. Наши друзья внизу очень нам обрадовались после месяца разлуки. Теперь мы им кажемся кем-то вроде буддийских аскетов, у которых уже полумедвежий облик — такие мы длинноволосые, бородатые, черные, как головешки, и порядком ободранные и обносившиеся. Вокруг нас непривычно оживленный, благоустроенный, удивительно цивилизованный мир, населенный красивыми, изысканно одетыми людьми. Мы осторожно ступаем по дорогам, по обочинам рисового поля: местность предгорий кажется нам непривычно ровной.

Сегодня раздобыли машинку для стрижки волос, сделали друг другу прически. Сразу полегчало. Спустились к большому потоку, вымылись. Из воды вылезали посиневшие от холода, но бодрые. Облачились в чистую одежду и пошли назад легкие как перышки. Навстречу — возглавляемая почтенным старцем цепочка местных красавиц. Не иначе, как потянулись в горы, на временную стоянку. Здороваемся. Старик важно кивает. Девицы защебетали, приветствуя. Одна громко выпалила:

— Какие вы красавцы-то…

Последовал взрыв задорного смеха. Я почувствовал, что краснею от удовольствия. Пожалел, что не ношу с собой зеркала и давно не видел себя, захотелось сразу удостовериться в справедливости игривого замечания. Вечером Ань Ты разочаровал нас, сказав, что более половины наших работников, практически каждый, кто попадался на глаза местным девушкам, здесь ходят в «красавцах».

(Надо сказать, мы старались держаться с достоинством и благопристойным образом жизни сумели завоевать расположение населения. Нас открыто хвалят за примерное поведение, вспоминая произвол французских солдат, которые требовали, чтобы из окрестных деревень в укрепления к ним поставляли красивых девушек. В обязанности несчастных входило всячески ублажать оккупантов, да еще и обмахивать их опахалами во время сна. Доверие обязывало, и мы, невольно заглядываясь на местных горянок, ограничивались шутками и безнадежными воздыханиями.)

2.3.48. Газета налажена, и теперь стало не до дневника. Да и писать вроде уже не о чем.

Ежедневно корплю над заметками. Задача состоит в том, чтобы и передовица, и статьи, и даже мелочи подавались сжато и просто. Написанное даю на прочтение нашему связному (он тхо по национальности), чтобы удостовериться в доступности текста. Непонятные места переписываю, подбирая слова попроще.

Еще раньше я мечтал о небольшой газете для малограмотных, то есть для большинства населения нашей страны. Незадолго до войны Сопротивления я оставил Ханой, чтобы в отдаленной провинции осуществить свое намерение. Не хватило средств. Возможность осуществить задуманное ранее предоставилась только теперь. Я с большим увлечением и усердием взялся за дело, до которого ни за что бы не «снизошел» лет пять назад. Тогда я писал в надежде прославиться. Хотел создать нечто вечное, что составило бы мою посмертную славу. Я искал похвал литературных друзей, знатоков, знаменитых критиков. Их мнение было для меня все… О простых людях я не вспоминал. Зачем им читать? Что им литература? Они грубы и невежественны. Их можно вывести из отупения лишь азартной игрой, бутылкой вина или куском жареного мяса. Им нет дела до книг и уж наверняка нет дела до того, кто этот писатель.