Эрнст Гофман - Крошка Цахес, по прозванью Циннобер

В ярко освещенной зале стоял крошка Циннобер в ярко-пунцовом, шитом кафтане, в широкой ленте Зеленопятнистого Тигра с двадцатью пуговками, с шпагой на боку и шляпой под мышкой; а подле него прелестная Кандида в свадебном платье, сияя красотой и юностью. Циннобер держал ее руку, которую по временам прижимал к губам, улыбаясь преотвратительно; и каждый раз щеки Кандиды вспыхивали, и она взглядывала на малютку с такой пламенной, с такой глубокой любовью. Вокруг, в почтительном отдалении, толпились гости; только князь Варсануфиус стоял подле Кандиды и посматривал величественно на окружавших: но никто не обращал на него внимания; взоры всех были прикованы к устам Циннобера, который по временам бормотал какие-то невнятные слова, на которые все отвечали тихим «ах!» величайшего удивления.

Наконец, настала минута обручения. Моис Терпин вошел в круг с тарелкой, на которой лежали кольцы. Он высморкался. Циннобер приподнялся на цыпочки почти до локтя невесты. Все стояли в напряженном ожидании — вдруг двери растворяются с шумом, вбегает Бальтазар, а за ним Фабиан и Пульхер. Они врываются в кружок.

— Что это значит? Чего хотят они? — кричат все.

— Возмущение — бунт — стража! — восклицает князь Варсануфиус и бросается за экран.

— Г. студент, вы с ума сошли — вы беснуетесь — как смели вы ворваться сюда — люди — друзья, вытолкайте этого невежу за дверь! — вопиет Моис Терпин.

Но Бальтазар, не обращая ни на что внимания, вынул уже лорнет Проспера и смотрит на голову Циннобера. Как пораженный электрической искрой, визжит карлик. Кандида падает на стул без чувств. Тесный кружок гостей рассыпается. Бальтазар видит огнистую полоску, бросается на Циннобера, схватывает его. Циннобер дрягает ногами, царапает, кусает.

— Держите! — кричит Бальтазар.

Фабиан и Адриан схватывают уродца так, что он не может шевельнуться. Бальтазар бережно схватывает три волоска, выдергивает их разом и бросает в то же мгновение в камин. Они шипят, корчатся — удар грома, и все очнулось как бы от сновидения.

И вот с трудом вскакивает крошка с полу, бранится, кричит, повелевает схватить и бросить в темницу дерзкого, осмелившегося напасть на особу первого министра. Но все посматривают друг на друга и спрашивают, откуда вдруг взялся этот гадкий уродец и чего он хочет? Он продолжает топать ногами, кричать: «Я министр — я министр Циннобер — Зеленопятнистый Тигр с двадцатью пуговками!» — Все начинают хохотать как безумные, окружают малютку: мужчины берут его на руки, перебрасывают друг к другу, как мяч — орденские пуговицы летят одна за одной — он теряет шляпу — шпагу — башмаки. Наконец, и князь Варсануфиус выступает из-за экрана.

— Князь Варсануфиус! — пищит крошка. — Ваша светлость, спасите вашего министра, вашего любимца! Помогите, помогите — государство в опасности. Зеленопятнистый тигр — горе, горе!

Князь взглянул на него яростно и пошел вон. Моис Терпин бросился за ним.

— Вы, — сказал ему князь грозно, — осмелились сыиграть с вашим князем глупую комедию. Вы приглашаете меня на помолвку вашей дочери с моим достойным Циинобером, и вместо моего министра я нахожу здесь какого-то гадкого урода, разряженного в пух. Знаете ли, почтеннейший, что за эту шутку я мог бы наказать вас примерно, если б не знал, что вы набитый дурак, годный только для дома сумасшедших. Я лишаю вас звания генерал-директора естественных дел и запрещаю всякое дальнейшее изучение в моем погребе! Прощайте!

Сказал и скрылся.

Дрожа от бешенства, бросился Моис Терпин на карлика, схватил его за длинные всклоченные волосы и потащил к окну.

— Вон, гадкий урод! — кричал он. — Вон, проклятое чудовище, обманувшее меня так ужасно, лишившее меня счастия!

Он хотел выбросить малютку в окно; но бывший тут же смотритель зоологического кабинета подскочил к нему с быстротой молнии и вырвал несчастного из рук бешеного.

— Остановитесь, г. профессор, — сказал он с величайшею важностью, — это собственность нашего князя. Это не урод, а Мусеtes Belzebub, Simia Belzebub, убежавшая из музея.

— Simia Belzebub — Simia Belzebub! — раздалось со всех сторон с громким хохотом.

— Нет, нет! Это не Simia Belzebub! Это гадкий урод! — воскликнул вдруг смотритель, всматриваясь в лицо малютки и бросил его на средину залы.

Преследуемый безумным смехом, визжа и мяуча, выбрался кое-как бедный малютка из залы, скатился с лестницы, так что никто из служителей и не заметил его, и побежал домой.

Между тем как все это происходило в зале, Бальтазар ушел в кабинет, куда вынесли бесчувственную Кандиду. Он упал к ногам ее, прижимал ее руки к устам, называл нежнейшими именами. И вот она вздохнула — пришла в себя и, увидав его, воскликнула в восторге:

— Наконец ты здесь — ты со мной, мой милый! Я почти умерла с тоски по тебе! Мне все слышались звуки соловья, очаровавшего розу!

Тут она рассказала, забыв, что их окружали посторонние, как злой, тяжелый сон опутал ее своими сетями, как ей казалось, что какое-то гадкое чудовище вцепилось в ее сердце; как это чудовище принимало образ Бальтазара; как в те мгновения, когда сильно думала о Бальтазаре, замечала, что это не Бальтазар; но, несмотря на то, каким-то непонятным образом должна была любить это чудовище, будто для самого Бальтазара.

Бальтазар объяснил ей в коротких словах все эти странности. Затем, как обыкновенно между любовниками, начались уверения, клятвы в вечной любви; и вот они упали в объятия друг друга, и был один восторг, одно высокое, чистое блаженство.

Ломая руки, стеная, вошел Моис Терпин в кабинет, а за ним Пульхер и Фабиан, напрасно его утешавшие.

— Нет, нет! — вопиял он. — Я решительно убитый человек! Я уж не генерал-директор естественных дел — не имею права изучать в княжеском погребу — немилость князя — я думал получить вскоре Зеленопятнистого Тигра, по крайней мере, с пятью пуговками. Все, все пропало! Что скажет его превосходительство министр, когда узнает, что за него приняли какого-то уродца, какую-то Simia Belzebub, cauda prehensile [15] Обезьяна Вельзевул, с цепким хвостом ( лат .). , или чёрт знает что такое! О, Боже мой! и он возненавидит меня! Аликанте! Аликанте!

— Но, почтеннейший профессор, — говорили друзья, — почтеннейший генерал-директор, вспомните, что теперь уж нет министра Циннобера. Вы совсем не ошиблись. Гадкий урод обманул вас, так, как и всех, чарами феи Розабельверде.

Тут Бальтазар рассказал, как все было с самого начала. Профессор слушал, слушал и наконец воскликнул:

— Да, что же это, сплю я, или бодрствую? Колдуны, ведьмы, феи, магические зеркала, сочувствия. Верить ли мне всей этой бессмыслице?

— Ах, любезный профессор, — заметил Фабиан, — поносили бы вы хоть денек сюртук с короткими рукавами и длинными полами, так поверили бы всему.