Чарльз Сноу - Лакировка

— Ну?

Оперативник по фамилии Стин был чином старше Флэмсона и, главное, лучше умел облекать мысли в слова, а потому говорил в основном он.

— По-моему, все в порядке. Похоже, что вы правы.

Показания Сьюзен в основном подтверждались. Лоузби держался с обычной непринужденностью. Он вовсе не скрывал, что получал денежные подарки — да, банкноты в подарок. Никто его прежде просто и прямо о них не упрашивал, иначе он тоже ответил бы просто и прямо. Пока была жива леди Эшбрук, такие же подарки он получал от нее. Ему кажется, он упоминал, что получал от нее небольшую помощь. И был склонен думать, что этот посмертный подарок она приготовила для него вместо того, чтобы завещать ему какую-то сумму.

— Готов поставить что угодно, он все знал, — сказал Стин. — Но признается разве что под пыткой.

Да, деньги действительно были в фунтовых банкнотах и поступали из неизвестного источника. И вот тут они перешли к контролеру. Существует ли такое лицо? Лоузби был склонен думать, что существует.

— Склонен думать, сукин сын! — сказал Флэмсон. — Знает он, и все тут.

— Я склонен думать, — передразнил Стин весело, как человек, отлично справившийся с порученным ему заданием, — что он знает, кто это. Сам он прямо ни в чем не участвовал. Это только испортило бы дело. Но он знает, кто проворачивал операции здесь. Скорее всего в суде он этого доказать не смог бы. Но в любом случае в суд он обращаться не станет.

Стин отпил виски.

— Он, правда, дал понять, что был предупрежден кем-то, кого не хочет называть или не может вспомнить. Кем-то, кто знал, что в определенный срок какие-то деньги будут присланы. Кем-то, кому леди Эшбрук доверяла в денежных делах. Вот все, что мы сумели выжать из капитана Лоузби. Но похоже на вашего человека.

— Все подходит, — сказал Шинглер.

— Не вижу никого другого, — согласился Бейл.

Брайерс встрепенулся, вновь преисполняясь энергией, словно ему сделали переливание крови. — Господи боже ты мой, — воскликнул он, — какие мы все были идиоты! Надо было сразу сообразить, как только проклюнулись эти деньги. Нельзя сказать, что мы особенно блеснули, верно?

— Нельзя же все время блистать.

Это сказал Шинглер — возможно, стараясь угодить начальству.

— Не знаю, как вы, ребята, а я все еще не вижу причины. Почему он это сделал? Готового ответа мне не нужно. — Он высился над столом, хотя в росте уступал почти всем остальным. — Ладно, забудем, — перебил он сам себя. — Получилось! Хоть мы и не заслуживаем этого, но получилось!

За пределами их зачарованного круга Стин заметил:

— Я скажу одно: доказать это вам будет ох как трудно.

— Согласен, — сказал Бейл.

— Не исключено, — сказал Флэмсон.

Они расслабились. Бутылка пошла по кругу. Брайерс больше пить не стал, но он заражал остальных энергией.

— Докажем, — сказал он. — Самое трудное позади. Конечно, докажем.

На следующее утро Брайерс вошел в гостиную Хамфри и с неожиданной церемонностью осведомился о его здоровье. Хамфри, улыбаясь, потому что это было совершенно не в духе их отношений, ответил, что оно не хуже и не лучше, чем обычно. Брайерс улыбнулся в ответ как человек, которого поймали на глупой напыщенности, и сказал:

— У меня есть что вам сообщить.

— Важное?

— Смотря для кого. Вам, я думаю, будет интересно. Но ничего для вас неожиданного.

— Значит, вы уверены?

— Давайте я вам расскажу.

По неистребимой старой привычке Хамфри предложил пойти погулять. Он чувствовал себя спокойнее, выслушивая секретные сообщения на открытом воздухе. Было ветреное осеннее утро. Атлантическая погода — сильный западный ветер. И пока они шли в сторону Пимлико, его порывы заглушали слова, относили их в сторону. В более скептическом настроении Хамфри мог бы подумать, что избыточные меры безопасности причиняют иногда много неудобств и приносят мало пользы.

— Все подбирается одно к одному, — говорил Брайерс.

— Что подбирается? — крикнул в ответ Хамфри.

— Все то, о чем я вам говорил, и кое-что сверх того. — В наступившем затишье он сказал негромко и категорично: — Конечно, доктор. — И добавил: — Ведь вы пришли к тому же, верно?

— Я знал, что вы движетесь в этом направлении.

— А у вас есть сомнения?

— Трудно поверить.

— Почему?

— Но что его толкнуло?

— Возможно, со временем узнаем.

Настороженность иногда заставляет верить всему, а иногда — не верить ничему. Умозрительные заключения — зыбкая опора. Фрэнк Брайерс перечислял аргументы, приводя ситуацию в плоскость логики и здравого смысла. С обычной для него прозрачной ясностью он резюмировал все, что им было теперь известно о действиях О'Брайена.

— Учтите, — сказал Брайерс, взращенный в самых темных протестантских предрассудках, — этот чертов папист из всей операции для себя ничего не извлекал. Но хитрый же был, сукин сын! До чего красиво: видные члены общества с полным доверием полагаются друг на друга. Лишь бы оттягать грош у налогового управления. — Он продолжал уже спокойно и даже благодушно: — Проделать все это можно было только на доверии. О'Брайен умел заглядывать вперед. Когда они с леди Эшбрук состарились, им понадобился посредник. На Лоузби она, по-видимому, не согласилась. Либо хотела полностью его оградить, либо считала слишком легкомысленным. Но у нее был человек, на которого она полагалась в других своих денежных махинациях. Ее доктор, Перримен. Он ведь уже сбывал ее фунтовые бумажки. Вы же помните. Она знала, что он тоже недолюбливает платить налоги. Она знала, что он умеет молчать. Из всех, кто ее окружал, только с ним она говорила о деньгах.

— Вот это наиболее веское из ваших доказательств.

— Нам следовало сделать из этого выводы еще тогда! Но когда мы докопались до О'Брайена и контролера, все встало на свои места, — продолжал Брайерс. — Нам известно, что по крайней мере один раз он встречался с О'Брайеном. Когда старик еще приезжал в Лондон. Доктор выполнил одно его поручение.

Они шли по Белгрейв-Роуд в сторону Темзы. Разговор на время оборвался: ветер гремел, свистел, хлопал, вершины деревьев качались, сгибались, сбрасывали последние листья. Брайерс приводил свои доводы в систему. Хамфри думал, что сейчас особенно важно сохранять беспристрастное суждение.

— Да, — сказал Брайерс, — мы не знаем, почему он это сделал. Но все остальное вполне согласуется между собой. У него был доступ в дом — более свободный, чем у остальных. Он незаурядный человек, вы сами это говорили. Есть старое доброе правило — помните, мы с вами его уже вспоминали: в такого рода делах ищи незаурядность. Он все время сохранял редкостное хладнокровие. Вы меньше меня знаете уголовных преступников. Когда мы с ним говорили, он сохранял хладнокровие, как ни один преступник из тех, кого мне доводилось видеть.