Эрнест Хемингуэй - Полное собрание рассказов

К тому времени я даже жалел, что зашел в бар Чикоте, а не отправился прямо домой, где уже переоделся бы в сухое и попивал бы себе что-нибудь, уютно лежа на кровати и задрав ноги на спинку; к тому же мне надоело смотреть на эту пару. Жизнь коротка, уродливые женщины вечны [106] Аллюзия на известное, дошедшее до нас на латыни изречение Vita brévis, ars lónga – «жизнь коротка, искусство вечно», которое принадлежит древнегреческому мыслителю Гиппократу (460–370 до н. э.). , и, сидя за тем столом, я подумал: даже притом что писателю положено испытывать неутолимое любопытство к разным типам человеческой натуры, мне совершенно не интересно знать, ни женаты ли эти двое, ни что они нашли друг в друге, ни каковы их политические взгляды, ни кто из них кого содержит – вообще ничего. Я решил, что скорее всего они работают на радио. В Мадриде, если встречаешь человека странного вида, непременно оказывается, что он работает на радио. Поэтому – просто чтобы что-то сказать – я повысил голос и, перекрикивая шум, спросил:

– Вы с радио?

– Да, – ответила девушка.

Значит, я не ошибся. Они работали на радио.

– Как поживаете, товарищ? – обратился я к немцу.

– Прекрасно. А вы?

– Мокро, – заметил я, и он рассмеялся, склонив голову набок.

– У вас не найдется закурить? – поинтересовался он.

Я протянул ему свою предпоследнюю пачку сигарет, и он взял две. Решительная девица тоже взяла две, а молодой человек, лицу которого был бы под стать школьный галстук, одну.

– Берите еще! – прокричал я.

– Нет, спасибо, – отказался тот, и немец взял еще одну сигарету за него.

– Вы не против? – улыбнулся он.

– Конечно, нет, – произнес я.

На самом деле я был против, и он это знал. Но ему так хотелось курить, что он этим пренебрег.

Пение внезапно оборвалось, или в нем наступила пауза, как бывает иногда во время урагана, и неожиданно все мы стали слышать себя и других.

– Вы здесь давно? – спросила меня решительная девица. Она произносила гласные так, словно они бултыхались в гороховом супе.

– Да, но непостоянно: приезжаю – уезжаю, – ответил я.

– Нам с вами нужно сделать серьезную беседу, – решил немец. – Я хочу взять у вас интервью. Когда бы мы могли это устроить?

– Я позвоню, – сказал я.

Этот немец был очень странным немцем, никто из настоящих немцев его не любил. Он вбил себе в голову, будто умеет играть на фортепьяно, но, если держать его подальше от инструмента, был вроде бы ничего, не считая его пристрастия к спиртному и сплетням, и уж от этих пристрастий никто не мог удержать его подальше.

Сплетни были его коньком, у него всегда имелось что рассказать нового и преимущественно компрометирующего о любом человеке, какого бы вы ни упомянули, будь тот из Мадрида, Валенсии, Барселоны или другого политического центра страны.

Но тут как раз возобновилось пение, а сплетничать во весь голос не очень-то удобно, перспектива скучного времяпрепровождения в баре Чикоте меня не прельщала, поэтому я решил уйти, как только выставлю ответное угощение.

Тогда-то и началось. Какой-то гражданский в коричневом костюме и белой рубашке с черным галстуком, с зачесанными назад над довольно высоким лбом волосами, который, шатаясь между столами, строил из себя шута, брызнул в лицо официанту из пистолета-распылителя для «Флита» [107] Фирменное название инсектицида. . Все захохотали, кроме официанта, который в этот момент нес поднос, уставленный напитками. Официант возмутился и вскрикнул:

– No hay derecho! – что означало: «Вы не имеете права», именно так испанцы обычно выражают свой решительный протест.

Человек с флитовым пистолетом, окрыленный успехом, похоже, не придавал никакого значения тому, что давно шел второй год войны, что город находился в осаде и нервы у всех были на пределе, что в зале он был одним из всего четырех мужчин в штатском, и брызнул в лицо другому официанту.

Я осмотрелся в поисках места, куда можно было бы нырнуть. Второй официант тоже возмутился, но человек с распылителем, проявив легкомыслие, еще два раза брызнул ему в лицо. Кому-то из присутствующих, в том числе решительной девице, это все еще казалось забавным. Но официант остановился и покачал головой. Губы у него дрожали. Он был пожилым человеком и только на моей памяти работал в баре Чикоте лет десять.

– No hay derecho, – сказал он с достоинством.

Какие-то люди тем не менее засмеялись, а человек с флитовым пистолетом, не замечая, как стихло пение, брызнул в затылок еще одному официанту. Тот обернулся, не выпуская из рук подноса, и произнес:

– No hay derecho.

На сей раз это был не протест. Это было обвинение, и я заметил, как трое военных поднялись из-за стола и направились к человеку с распылителем, а уже в следующий момент все четверо стремительно проследовали через вращающуюся дверь, и снаружи послышался знакомый звук – кто-то из военных врезал шутнику по челюсти. В зале кто-то поднял его игрушку и вышвырнул за дверь.

Трое суровых военных вернулись с серьезным видом и чувством восстановленной справедливости. Дверь крутанулась еще раз, и на пороге снова возник тот самый человек. Волосы падали ему на глаза, лицо разбито в кровь, галстук сбился набок, рубашка разорвана на груди. В руке у него снова оказался флитовый пистолет, он был бледен, глаза дико горели; сделав несколько шагов вглубь, он вызывающе, не целясь, произвел один-единственный выстрел-пшик в сторону всех присутствующих.

Я увидел, как один из тех трех военных двинулся ему навстречу, и увидел выражение его лица. К нему присоединилось еще несколько человек, они теснили мужчину назад между двух столов слева от входа, мужчина бешено отбивался, и когда раздался выстрел, я схватил решительную девицу за руку и потащил к кухонной двери.

Дверь оказалась заперта и не поддалась, когда я навалился на нее плечом.

– Лезьте за угол стойки и ложитесь на пол, – сказал я.

Она спряталась и встала на колени.

– Плашмя, – настоял я и толкнул ее.

Она разозлилась.

Все мужчины, кроме немца, который залег под столом, и молодого человека, похожего на школьника, который стоял в углу, вжавшись в стену, уже выхватили оружие. Три блондинки с отросшими у корней темными волосами взобрались на скамейку у стены и, стоя на цыпочках, беспрерывно визжали.

– Я не боюсь, – храбрилась решительная. – Это же смешно.

– Хотите схлопотать шальную пулю в пьяной перестрелке? – поинтересовался я. – Если у этого шута здесь есть друзья, все может очень плохо обернуться.

Но друзей у него, очевидно, не оказалось, потому что мужчины начали прятать свои револьверы, кто-то снял со скамейки визжащих блондинок, и все, кто бросился к месту драки, когда раздался выстрел, потянулись обратно, оставив мужчину с флитовым распылителем неподвижно лежать навзничь на полу.