Эрнест Хемингуэй - Полное собрание рассказов

– Да, сказал.

– Ах да! Третий – это я.

– А остальные?

– Они умеют управлять танком, но пока еще не умеют воевать. Не могут правильно оценить обстановку. И все боятся умереть. Я пытался помочь им преодолеть этот страх, но он возвращается перед каждым боем. Когда видишь их, в шлемах, стоящих рядом со своими танками, – настоящие танкисты. Когда они садятся в танки – тоже бравые танкисты. Но когда они закрывают за собой люки – всё, пустое место. Никакие они не танкисты. А новых делать пока времени нет.

– Ну что, пойдешь купаться?

– Давай еще немного посидим, – попросил он. – Тут хорошо.

– Да, забавно, если учитывать, что война идет в конце улицы, так что на нее можно сходить, а потом вернуться обратно.

– А потом снова идти туда, – сказал Эл.

– Как насчет девушки? Тут во «Флориде» сейчас две американки, корреспондентки газеты. Может, познакомишься?

– С ними же придется разговаривать, а я не хочу. Слишком устал.

– А вон там, за угловым столиком, – две марокканки из Сеуты.

Он посмотрел на них. Обе смуглые, у обеих – копна волос. Одна высокая, другая маленькая, и обе, безусловно, крепенькие и энергичные.

– Нет, – не заинтересовался Эл. – На марокканцев я завтра вдоволь насмотрюсь, не хватало мне на них еще и вечером время тратить.

– Да девушек вообще-то полно, – заметил я. – Во «Флориде» есть Манолита. Хмырь из Seguridad [108] Отдел безопасности ( исп. ). , с которым она живет, уехал, в Валенсию, кажется, а она хранит ему верность со всеми подряд.

– Слушай, Хэнк, что ты меня сватаешь?

– Просто хочу, чтобы ты взбодрился.

– Я уже вышел из этого возраста, – сказал он. – Еще по одной?

– Давай.

– Я ничего не имею против того, чтобы умереть, – произнес он. – Смерть – просто куча дерьма. Только зря умирать не хочется. А в этом наступлении – все зря. С танками я теперь хорошо управляюсь. Было бы время – я и хороших танкистов мог бы воспитать. А если бы у нас были танки, которые двигались бы чуть быстрее, противотанковые орудия не досаждали бы им так, как нынешним, неповоротливым. Слушай, Хэнк, они оказались не такими, как мы надеялись. Помнишь, все думали: если бы только у нас были танки!..

– В Гвадалахаре они показали себя не так уж плохо.

– Конечно. Но там на них воевала старая гвардия. То были настоящие солдаты. И воевали они против итальянцев.

– Ну и что случилось с тех пор?

– Много чего. Наемники записываются в армию на полгода. Большинство из них французы. Пять месяцев воюют неплохо, а в последний месяц хотят только одного – выжить и вернуться домой. Тогда – грош им цена. Русские инструкторы, которые приехали, когда правительство закупило танки, – ребята что надо. Но теперь их отзывают, говорят – в Китай. А новички из испанцев кто как: одни хороши, другие нет. Чтобы вырастить хорошего танкиста, нужно полгода, я имею в виду – действительно хорошего. А чтобы научиться действовать с умом и пониманием, нужен еще и талант. Нам же приходится натаскивать их за полтора месяца, и талантов среди них не так уж много.

– А летчики из них получаются отличные.

– Танкисты тоже получились бы. Если бы можно было выбирать тех, у кого есть призвание. Это же как со священниками. Нужно иметь особый склад ума. Особенно теперь, когда появилось столько противотанковых средств.

У Чикоте уже опустили железные ставни и теперь запирали двери. Больше никого не впускали. Но полчаса до закрытия еще можно было посидеть.

– Мне здесь нравится, – сказал Эл. – И уже не так шумно. Помнишь, когда я служил на флоте, мы встретились в Новом Орлеане и пошли выпить в бар отеля «Монтелеоне», и там парень, ужасно похожий на святого Себастьяна, выкрикивал имена постояльцев нараспев, и я дал ему четвертак, чтобы он выкрикнул мистера Би Эф Разгильдяя.

– Ты сейчас так же «пропел»: «Каса-дель-Кампо».

– Ну да, – кивнул он. – Как вспомню, так не могу удержаться от смеха. – Потом он продолжил: – Видишь ли, теперь танков уже не боятся. Никто. Мы тоже. Но они все еще приносят пользу. Действительно приносят. Только из-за этих противотанковых орудий они стали чертовски уязвимыми. Может, мне следовало выбрать другую военную специальность? Да нет, конечно. Потому что танки все еще полезны. Только вот при текущем положении нужно чувствовать в себе настоящее призвание, чтобы служить на них. Теперь, чтобы быть танкистом, нужно обладать высокой политической сознательностью.

– Ты хороший танкист.

– Но завтра предпочел бы быть кем-нибудь другим, – заметил он. – Я, конечно, раскис и несу страшную ерунду, но имеет же человек право немного раскиснуть, если это никому не причиняет вреда. Знаешь, я люблю танки, только мы их неправильно используем, потому что пехота не обучена взаимодействовать с ними. Они просто хотят, чтобы танк шел впереди, создавая им прикрытие для продвижения. А это неправильно. Они тогда полностью зависят от танков и без них не могут сделать ни шагу. Иногда они даже не хотят занять боевую позицию.

– Я знаю.

– Понимаешь, если бы у нас были танкисты, знающие свое дело, они бы вырывались вперед, подавляли противника пулеметным огнем, а потом отходили бы назад, пропуская пехоту, и вели бы огонь поверх ее головы, создавая пехоте прикрытие во время атаки. А другие танки, как кавалерия, налетали бы на пулеметные гнезда противника и уничтожали их. И они могли бы накрывать траншеи и продольным огнем разносить их в пух и прах. Кроме того, они могли бы доставлять пехоту к нужному месту или прикрывать ее продвижение наилучшим образом.

– А вместо этого?..

– А вместо этого все происходит так, как будет завтра. У нас, черт возьми, так мало орудий, что нас используют как малоподвижное бронированное средство доставки пушек. А как только ты останавливаешься и принимаешься изображать легкую артиллерию, ты теряешь подвижность, которая худо-бедно обеспечивает твою безопасность, и тебя начинают прицельно расстреливать из противотанкового оружия. А если не это, так мы вообще становимся чем-то вроде железных детских колясок для перевозки пехоты. И в конце концов уже не знаешь, коляска ли довезет тех, кто внутри, или им самим придется толкать ее. И никогда не знаешь, будет ли кто-нибудь позади тебя, когда ты доберешься до места.

– Сколько танков сейчас у бригады?

– По шесть на батальон. Всего тридцать. Но это теоретически.

– Ты бы все-таки пошел помылся, а потом поедим.

– Ладно. Только не надо опекать меня и думать, что я чего-то боюсь, потому что я ничего не боюсь. Просто устал и захотелось поговорить. И не надо разговоров для подъема боевого духа, для этого у нас есть политический комиссар, и я сам знаю, за что воюю, и ничего не боюсь. Но мне хотелось бы, чтобы нас использовали с умом и более эффективно.