Эрнест Хемингуэй - Полное собрание рассказов

– Он пьет слишком много.

– Он несчастен.

– Давай возьмем бутылку вина и залезем в спасательную шлюпку.

– Пошли.

Они остановились у бара курительной комнаты, и Ник купил бутылку красного вина. Леон стоял у стойки, высокий, в форме французской армии. В курительной комнате за двумя столами шла игра в покер. Ник хотел бы поиграть, но не в последнюю ночь. Все играли. В комнате с задраенными иллюминаторами было жарко и накурено. Ник посмотрел на Леона.

– Хочешь поиграть? – спросил тот.

– Нет. Давай выпьем вина и поговорим.

– Тогда надо взять две бутылки.

С бутылками они вышли из душной комнаты на палубу. Забраться в одну из спасательных шлюпок не составило труда, хотя Ник и боялся смотреть вниз на воду, забираясь в нее по шлюпбалке. В шлюпке они удобно устроились, подложив под спину спасательные жилеты. Создавалось полное ощущение, что они находятся между небом и землей. И под ногами ничего не вибрировало, как на палубе судна.

– Здесь хорошо, – сказал Ник.

– Я каждую ночь сплю в одной из них.

– Я боюсь, что могу ходить во сне, – признался Ник, открывая бутылку. – Я сплю на палубе.

Он протянул бутылку Леону.

– Оставь ее себе, а мне открой другую, – предложил поляк.

– Бери эту, – сказал Ник. Вытащив пробку из второй бутылки, он чокнулся в темноте с Леоном. Они выпили.

– Во Франции вино лучше, чем это, – сказал Леон.

– Я не останусь во Франции.

– Я забыл. Мне бы хотелось, чтобы мы вместе пошли в бой.

– Пользы от меня не будет, – ответил Ник. Посмотрел через планшир шлюпки на темную воду внизу. Боялся даже залезать на шлюпбалку. – Я все думаю, а вдруг я струшу.

– Нет, – ответил Леон, – ты не струсишь.

– Это здорово, увидать самолеты и все такое.

– Да, – ответил Леон. – Я собираюсь летать, как только добьюсь перевода.

– А я бы так не мог.

– Почему?

– Не знаю.

– Ты не должен думать о страхе.

– Я и не думаю. Правда не думаю. Никогда из-за чего-то такого не переживал. А сейчас думал, потому что у меня возникли забавные ощущения, когда мы забирались в эту шлюпку.

Леон лежал на боку, бутылка стояла у его головы.

– Мы не должны думать о том, что струсим. Мы не из таких.

– Карпер боится, – возразил Ник.

– Да. Галинский мне говорил.

– Поэтому его послали обратно. Поэтому он постоянно пьян.

– Он не такой, как мы, – ответил Леон. – Послушай, Ник, ты и я – в нас что-то есть.

– Я знаю. Тоже это чувствую. Остальных людей могут убить, но не меня. Я в этом абсолютно уверен.

– Именно так. Об этом я и говорю.

– Я хотел пойти в канадскую армию, но они меня не взяли.

– Я знаю. Ты мне говорил.

Они опять выпили, Ник откинулся на спину. Посмотрел на облако дыма, выползающее из трубы. Небо начало светлеть. Возможно, собиралась взойти луна.

– У тебя была девушка, Леон?

– Нет.

– Ни одной?

– Да.

– У меня одна есть.

– Ты с ней жил?

– Мы обручились.

– Я никогда не спал с девушкой.

– Мне доводилось, в заведениях.

Леон выпил. Видная искоса бутылка, торчащая из его рта, чернела на фоне неба.

– Я не про это. Это и у меня было. Мне не понравилось. Я имею в виду ночь с той, кого любишь.

– Моя девушка согласилась бы спать со мной.

– Естественно. Если она любит тебя, то согласится с тобой спать.

– Мы собираемся пожениться.

На полпути от города Хортонс-Бей к озеру, – их соединяла гравийная дорога, – бил родник. Вода собиралась в бочажке с облицованными кафелем стенками, выливалась из него через битые края кафельных плиток и по зарослям мяты текла в болото. В вечернем сумраке Ник сунул руку в бочажок, но не смог долго держать там ее из-за холода. Почувствовал, как на дне вода поднимает фонтанчики песка, которые щекотали его пальцы. «Хорошо было бы окунуться целиком, – подумал Ник. – Готов спорить, мне бы это пошло на пользу». Он вытащил руку и уселся на обочине дороги. Ночь выдалась жаркая.

В конце дороги сквозь кроны деревьев он мог видеть белизну Бин-Хауса, стоявшего на сваях над водой. Ему не хотелось идти к пирсу. Там наверняка еще все купаются. Ему не хотелось общаться с Кейт и Одгаром. Он видел автомобиль Одгара на дороге у склада. Разве Одгар ничего не понимает? Кейт никогда не выйдет замуж за него и вообще ни за кого, кто не сумеет заставить ее это сделать. Однако когда кто-то пытался заставить, она уходила в себя, становилась жесткой, колючей и ускользала. Он бы мог заставить. И вместо того чтобы сворачиваться и ощетиниваться колючками, она бы раскрылась, расслабленная и доступная, и пришла бы в его объятия. Одгар думал, что этого можно добиться любовью. Его глаза превращались в бельма и наливались кровью в уголках. Она терпеть не могла его прикосновений. И все из-за того, что она могла прочесть в его глазах. Потом Одгар захотел бы, чтобы они остались такими же друзьями, как прежде. Забавлялись бы на пляже. Фотографировались обнаженными. Катались бы целыми днями на лодке. Кейт непременно в купальном костюме. И Одгар, не отрывающий от нее взгляда.

Одгару было тридцать два года, он перенес две операции по удалению варикозных вен. Выглядел он ужасно, но всем нравилось его лицо. Одгар не смог добиться желаемого от Кейт, а ведь этого ему хотелось больше всего на свете. И с каждым летом это желание становилось все сильнее и сильнее. Печальная история. Одгар был невероятно мил. И к Нику относился, наверное, лучше, чем остальные. А теперь Ник, если бы захотел, мог получить то, чего так жаждал Одгар. «Одгар покончил бы с собой, если б узнал, – подумал Ник. – Интересно, каким способом он наложил бы на себя руки». Он не мог представить себе Одгара мертвым. Может, тот и не покончил бы с собой. Однако такое случалось с другими людьми. Потому что требовалась не просто любовь. Одгар думал, что одной любви достаточно. Одгар очень любил ее, Бог свидетель. Но требовались еще и симпатия, и красивое тело, и умение это тело показать, и способность убеждать, и желание рискнуть, и отсутствие страха, и уверенность в симпатии к тебе другого человека, и привычка ни о чем не спрашивать, и мягкость, и сочувствие, и умение расположить к себе, и везение, и к месту сказанная шутка, и подход, не вызывающий испуга. И еще обставить все, как надо, после того как. Любовью это называться не могло. Любовь пугала. Он, Николас Адамс, мог получить все, что пожелает, потому что в нем было что-то особенное. Возможно, только временно. Возможно, он утерял бы эту способность. Ему хотелось поделиться этим с Одгаром или хотя бы рассказать Одгару об этом. Но он не мог сказать никому ни о чем. Особенно Одгару. Нет, не особенно Одгару. Никому, ни о чем. Он знал, что это его самая большая жизненная ошибка – говорить. Он отказался говорить о многих вещах. Хотя что-то он мог сделать для девственников Принстона, Йеля и Гарварда. Почему девственников не было в университетах штата? Возможно, из-за совместного обучения. Они встречали девушек, которые стремились выйти замуж, и девушки помогали им, а затем женили их на себе. Что становилось с такими, как Одгар, и Харви, и Майк? Он не знал. Еще не прожил для этого достаточно долго. Они были лучшими людьми в этом мире. Что становилось с ними? Откуда он мог это знать? Разве он мог писать, как Харди или Гамсун, после десяти лет взрослой жизни? Не мог. Подождите, пока ему исполнится пятьдесят.