Эрнест Хемингуэй - Полное собрание рассказов

– Маленькую чашечку, – попросил официант.

Бармен налил ему кофе.

– Свет очень яркий и приятный, а вот стойка не отполирована, – сказал официант.

Бармен посмотрел на него, но ничего не ответил. Слишком поздний час для пустых разговоров.

– Еще одну? – спросил он.

– Нет, благодарю вас, – ответил официант и вышел. Не любил он бары и bodegas. Чистое, ярко освещенное кафе – совсем другое дело. Теперь, ни о чем больше не думая, он мог пойти домой, в свою комнату. Лечь в кровать и уснуть уже с рассветом. В конце концов, сказал он себе, это, вероятно, просто бессонница. Многие от нее страдают.

Завидев нас на пороге, бармен поднял голову, протянул руку и накрыл стеклянными колпаками два блюда с бесплатной закуской.

– Одно пиво, – сказал я.

Он нацедил полную кружку, лопаткой снял пенную шапку, но не выпустил кружку из рук. Я положил никель на деревянную стойку, и он пододвинул мне кружку.

– А тебе? – спросил он у Тома.

– Пива.

Он нацедил, снял пену и, только увидев деньги, наискось по стойке подтолкнул кружку Тому.

– В чем дело? – спросил Том.

Бармен не ответил. Он посмотрел поверх наших голов на только что вошедшего мужчину и спросил у него:

– Что для вас?

– Ржаного, – сказал мужчина.

Бармен поставил на стойку бутылку, пустой стакан и стакан с водой.

Том протянул руку и снял стеклянный колпак с блюда с бесплатной закуской. На нем лежали маринованные свиные ножки и две деревянные вилки, соединенные вместе наподобие ножниц, чтобы накладывать еду в тарелку.

– Нет, – сказал бармен и снова накрыл блюдо. Том остался с деревянными вилками-ножницами в руке. – Положи на место.

– Да пошел ты, – сказал Том.

Бармен сунул руку под стойку, продолжая наблюдать за нами обоими. Я положил на деревянную столешницу пятьдесят центов, тогда он выпрямился и спросил:

– Чего тебе?

– Пива, – сказал я, и, прежде чем налить мне вторую кружку, он снял с обоих блюд колпаки.

– Твои занюханные свиные ножки воняют, – сказал Том и выплюнул на пол то, что успел взять в рот. Бармен ничего не сказал. Человек, который пил ржаной виски, расплатился и вышел, не оглянувшись.

– Сам ты воняешь, – сказал бармен. – Такое дерьмо, как вы, всегда воняет.

– Он говорит, что мы – дерьмо, – сказал Том, обращаясь ко мне.

– Слушай, – сказал я. – Пошли лучше отсюда.

– Вот-вот, катитесь к чертовой матери, – сказал бармен.

– Это я сам решил уйти, – сказал я. – Тебя никто не спрашивал.

– Мы еще вернемся, – сказал Томми.

– Черта с два, – сказал ему бармен.

– Объясни ему, что он ошибается, – сказал Том, поворачиваясь ко мне.

– Да ладно, пошли, – сказал я.

На улице было хорошо и темно.

– Что это за паршивая дыра? – сказал Томми.

– Понятия не имею, – сказал я. – Пойдем на вокзал.

Мы вошли в городишко с одного конца и собирались выйти из него с другого. Весь он пропах кожей, дубильной корой и опилками, горы которых громоздились повсюду. Когда мы входили в город, только начинало смеркаться, а теперь было уже совсем темно, и холодно, и лужи посреди дороги приморозило по краям.

На вокзале в ожидании поезда собралось пятеро шлюх, шесть белых мужчин и трое индейцев. В зальчике было тесно и душно от печки и застоявшегося дыма. Когда мы вошли, никто не разговаривал, окошко кассы было закрыто.

– А дверь притворить не надо? – сказал кто-то.

Я присмотрелся, кто это произнес. Оказалось – один из белых. На нем, как и на других, были штаны из оленьей кожи, лесорубские резиновые сапоги и рубаха навыпуск из плотной ткани в пеструю клетку, однако он один был с непокрытой головой, и лицо у него было белое, а руки тонкие и тоже белые.

– Ну, так как, дверь-то закроешь?

– Конечно, – сказал я и закрыл.

– Спасибо, – сказал мужчина.

Один из сидевших рядом с ним тихо хихикнул.

– С поваром никогда не знался? – спросил он меня.

– Нет.

– Ну, можешь познакомиться с этим, – он посмотрел на соседа. – Он это любит.

Повар отвернулся от него и поджал губы.

– Он руки натирает лимонным соком, – продолжал мужчина. – И ни за что не окунет их в грязную воду от мытой посуды. Посмотри, какие они у него белые.

Одна из шлюх громко расхохоталась. Я в жизни не видел такой здоровенной шлюхи и вообще такой здоровенной женщины. На ней было платье из такого шелка, который меняет цвет. Еще две шлюхи были почти такими же здоровенными, но та, первая, весила, должно быть, не меньше трехсот пятидесяти фунтов. Глядя на нее, трудно было поверить, что такие женщины вообще существуют. Все три были в платьях из одинакового меняющего цвет шелка. Они сидели на скамейке рядком, все три – необъятных размеров. Остальные две были самыми обычными на вид шлюхами, химическими блондинками с вытравленными перекисью волосами.

– Посмотри на его руки, – сказал разговорчивый лесоруб, кивая на повара. Шлюха снова расхохоталась, и все ее тело затряслось.

Повар быстро повернулся к ней и сказал:

– Заткнись, туша уродливая.

Но она продолжала хохотать, сотрясаясь всем телом и повторяя:

– Ох, господи Иисусе! – У нее был приятный голос. – Ох, господь милосердный.

Две другие толстые шлюхи вели себя очень тихо и смирно, как будто вообще слабо соображали, но тоже были толстыми, почти такими же, как та, самая толстая. В каждой было не меньше двухсот пятидесяти фунтов веса. Две тощие демонстрировали достоинство.

Что касается мужчин, то кроме повара и разговорчивого было еще два лесоруба – один прислушивался с интересом, но в разговор вступить робел, другой, казалось, был готов вот-вот тоже что-нибудь вставить – и два шведа. Двое индейцев примостились на краю скамьи, еще один стоял, привалившись к стене.

Тот, который порывался вступить в разговор, очень тихо сказал мне:

– Наверное, чувствуешь себя так, будто влезаешь на стог сена.

Я рассмеялся и передал его слова Томми.

– Богом клянусь, в жизни не бывал в подобной дыре, – сказал тот. – Ты посмотри на эту троицу.

Тут вступил повар:

– Вам сколько лет, парни?

– Мне девяносто шесть, а ему – шестьдесят девять, – сказал Томми.

– Ха-ха-ха! – трясясь, зашлась самая толстая шлюха. У нее и впрямь был приятный голос. Остальные шлюхи даже не улыбнулись.

– Ну, зачем же так невежливо? – сказал повар. – Я ведь спросил, просто чтобы поддержать разговор.

– Нам семнадцать и девятнадцать, – сказал я.

– Ты чего? – повернулся ко мне Томми.

– Все нормально.

– Можете звать меня Алисой, – сказала толстая шлюха и снова затряслась.

– Это твое настоящее имя? – спросил Томми.

– Конечно, – ответила она. – Алиса. Разве не так? – Она повернулась к мужчине, сидевшему рядом с поваром.

– Алиса. Точно.

– Это тебе только хотелось бы иметь такое имя, – сказал повар.