Мария Камминз - Фонарщик

— А меня это удивляет! Она взваливает на себя службу при пансионе мистера Уилсона и такую обузу, как этот старик Салливан, вместо того чтоб остаться с нами…

— Мистер Грэм, — горячо возразила Гертруда, — я не выбираю, где мне лучше; я делаю то, что считаю своим долгом.

— А почему вы считаете это своим долгом, скажите пожалуйста? Оттого, что вы жили с ними в одном доме? Или потому, что Вилли прислал вам верблюжий шарф, клетку каких-то неизвестных птиц и толстую пачку писем? И что же? За это вы должны все бросить и ходить за его родней, кто бы у них там ни захворал? А кому вы обязаны вашим образованием? Я ничего не жалел для вас!

— Сэр, — тихо, но с достоинством ответила Гертруда, — если благодеяния, которые вы оказали мне, могут быть оплачены моими услугами, то вы, разумеется, вправе требовать их от меня.

— Мне не нужны ваши услуги, миссис Эллис может делать для Эмилии и для меня все, что делаете вы. Но я люблю ваше общество и я нахожу, что это большая неблагодарность с вашей стороны — покинуть нас, как вы намереваетесь.

— Отец, — сказала Эмилия, — я думала, что давая Гертруде хорошее образование и воспитание, вы имели целью обеспечить ей независимое положение, а не ставить ее в зависимость от нас.

— Когда любишь людей, — возразил мистер Грэм, — зависимость не тяжела. Это дело чувства. Вы смо́трите на это дело только со своей точки зрения, вы обе против меня, и я не хочу больше об этом говорить!

С этими словами мистер Грэм ушел в свой кабинет, с шумом захлопнув за собой дверь, и больше уже не показывался.

Бедная Гертруда! Выходит, что она оскорбила человека, который был так добр, так великодушен к ней, который никогда раньше не говорил с ней резко. Напротив, он всегда был к ней ласков и снисходителен. И он назвал ее неблагодарной! Мистер Грэм, конечно, считал, что она злоупотребила его добротой, и решил, что Эмилия и он стоят у нее на втором плане.

Сама рассерженная не на шутку, Гертруда поспешила пожелать доброй ночи Эмилии, опечаленной не меньше ее, и, придя к себе в комнату, предалась грустным размышлениям, долго не дававшим ей уснуть.

Мистер Грэм всегда был добр и приветлив с Гертрудой. Сперва потому, что ее любила Эмилия; со временем он и сам привык к ней. Она, со своей стороны, всегда, чем только могла, старалась выразить ему свою благодарность. Но мистер Грэм, привыкший к всеобщему уважению и почету, принимал это как должное. Действительно, он воспитал Гертруду, дал ей хорошее образование; он к ней привык и не мог или, вернее, не хотел понять, что могло бы заставить Гертруду отказаться от путешествия.

В долгие часы бессонной ночи Гертруда со всех сторон рассмотрела и обдумала обстоятельства, в которых оказалась. Ее задело обращение мистера Грэма. Постепенно чувство обиды уступило место другим, еще более горьким мыслям.

«По какому праву, — думала она, — мистер Грэм так обращается со мной? Почему он говорит, что я должна ехать с ними, а о других моих друзьях говорит так, как будто, не будучи интересными для него, они должны быть ничем и для меня? Не думает ли он, что я за свое воспитание должна заплатить свободой, что я не имею права ничего сказать? Эмилия так не думает. Эмилия, которая любит меня и которой я в тысячу раз нужнее, чем мистеру Грэму, находит, что я вправе так поступить. Она одобряет мои планы. А моя торжественная клятва Вилли, — она что, тоже ничего не значит? Нет, со стороны мистера Грэма жестоко требовать, чтобы я оставалась при нем, и я очень рада, что освободилась от этой зависимости! Он не может лишить меня права свободного выбора!»

В Гертруде говорила гордость, но ее сердце чувствовало, что долго так продолжаться не может. Она привыкла смотреть на поступки других с такой чуткостью, о которой мечтала по отношению к себе, и вскоре на смену горечи явились более отрадные мысли.

«Быть может, — думала она, вспоминая последний разговор, — мистером Грэмом во всем этом руководили хорошие чувства? Может быть, он просто думает, что это будет мне не под силу. Он не знает, как велики мои обязательства в отношении Салливанов и до какой степени я нужна им. К тому же я не думала, что на меня так рассчитывали, готовясь к путешествию. Эмилия говорила мне об этих планах, но мистер Грэм мне ничего не сказал, и я не знала, что мой отказ будет встречен с таким негодованием. Если же он затеял это путешествие, чтобы доставить нам удовольствие, неудивительно, что он задет. Он считает себя вправе направлять мои поступки, потому что долгое время был моим опекуном. Он был бесконечно добр ко мне, совершенно чужой ему, и меня приводит в отчаяние мысль, что в его глазах я выгляжу неблагодарной. Но как же быть? Отказаться от места? Покинуть бедную миссис Салливан? Нет! Не могу! Мне очень жаль, что мистер Грэм будет думать, что я неблагодарна, но я обязана настоять на своем!..»

Только под утро Гертруде удалось задремать. Но все то, что лежало камнем на сердце, не давало ей покоя и во сне: то ей представлялось суровое лицо мистера Грэма, то ей снился грустный Вилли рядом с бледной, умирающей миссис Салливан. Измученная этими снами, она встала и до рассвета просидела у окна. Но решимость не изменила ей.

Только утром, перед завтраком, когда она собралась нажать дверную ручку столовой, ей показалось, что у нее не хватит духу встретиться лицом к лицу с мистером Грэмом; но это была лишь минута слабости. Она открыла дверь и вошла.

Мистер Грэм по обыкновению сидел в кресле, у стола; перед ним лежала газета. Уже года два Гертруда каждое утро читала ему газету вслух. Она подошла и поздоровалась. Мистер Грэм ответил ей вежливо, но сухо.

Она села и хотела взять газету; но он накрыл лист рукой.

— Я пришла прочесть газету, сэр, — сказала Гертруда.

— Мне ничего от вас не надо, пока вы вновь не будете относиться ко мне с уважением.

— Иначе как с уважением я и не могу относиться к вам, мистер Грэм.

— Хорошо уважение, нечего сказать! Впрочем, вы, может быть, одумались и осознали свои обязанности?

— Я сознаю их так же, как сознавала и вчера, сэр.

— Значит, вы остаетесь при своем? — воскликнул мистер Грэм, вставая с места.

— Мистер Грэм, если бы вы знали, в каком я положении, вы не упрекали бы меня. Я все рассказала Эмилии, и она…

— Не говорите мне, пожалуйста, об Эмилии! — прервал ее мистер Грэм, гневно шагая по комнате. — Попросите у нее голову, так она тут же и отдаст! Я лучше ее знаю, на что имею право, и я вам прямо говорю, мисс Гертруда Флинт, и говорю в последний раз, что если вы оставите мой дом, то мы разойдемся окончательно… И мы еще посмотрим, хорошо ли это будет для вас…

— Мне тяжело идти против вас, мистер Грэм, но…

— Тяжело! Оно и видно! Впрочем, не стоит больше об этом говорить. Можете поступать как вам угодно. Но помните одно: если вы уйдете, прошу больше на меня не рассчитывать. Устраивайтесь как хотите. Вы, должно быть, надеетесь, что ваш друг из Калькутты поспешит вам на помощь, но вы ошибаетесь. Он, наверное, давно и думать о вас забыл…