Иван Ольбрахт - Избранное

— Поймают, Игнат!

Никола застрелил Дербака Дербачка!

Эту весть принесла на село девочка в красном платке, прибежавшая что есть духу с гор. Она кричала ее всем встречным, пока не оказалась перед хатой Дербачковой сестры.

— Где? Где? — спрашивал каждый, останавливаясь.

— На Черенинской полонине.

Жена и сестра Дербачка завопили. Из соседних хат выбежал народ.

Адам Хрепта с мачехой и теткой кинулись на Черенину. Ребятишки Васыля Дербака Дербачка и какие-то соседские подростки побежали за ними: как же упустить такое событие! Мать убитого, колдунья, смотрела с порога вслед уходящим, сжимая в тонких губах короткую трубочку. Женщины плакали, но глаза у них были холодные, злые.

Известие было даже слишком правдоподобное. В августе в Колочаве как раз сенокос, и Дербак Дербачок ушел утром на Черенинский луг косить участок, который арендовал у лесничества.

Бегущих подгоняла слабая надежда на то, что в раненом, может быть, еще теплится искра жизни.

На лугу уже собрались пастухи. Они стояли на выкошенном пространстве, не топча высокой травы, полукругом возле мертвого тела, с серьезными лицами, уважительные к причитанию женщин. Дербак Дербачок был мертв; может быть, уже несколько часов. Он лежал навзничь, на ряду скошенной травы, устремив остекленевшие глаза к небу. Рядом валялась его коса и торчал воткнутый в землю рог с бруском. У него была ранена рука и прострелен живот. Рубаха у локтя вся пропиталась кровью.

Тут же появились жандармы во главе с капитаном и стали ругать собравшихся за то, что они уничтожили все следы. «Какие же еще нужны следы? — с досадой подумали пастухи, расступаясь. — Неужели и так не видно, что он мертв? И разве неизвестно, кто его застрелил? Чего же еще?..»

Узнав о том, какие раны у Дербачка, Колочава поняла, что девчонка зря кричала насчет Николы, хоть капитан и поверил ей: нет, Васыля Дербака Дербачка убил не Шугай. Он никогда не стреляет по одному и тому же человеку дважды. Это сделал Юрай.

Игнат Сопко, бледный, прибежал к Ясинкам. Вызвал Данила на двор.

— Ты после собрания видел Николу? — выдохнул он ему сразу, как тот к нему вышел.

— Нет.

— Плохо, Данило!

И потащил Ясинко огородами к реке.

— Откуда же Никола узнал, что Дербачок грозится?

В глазах Игната был страх.

— Не знаю, Игнат. Я пойду к нему послезавтра: муку и сыр понесу. А ты его не видал?

— Видал. Утром встретил его с Юраем, когда на луг «У ручья» сено ворошить ходил. Они меня, видно, ждали. Но — странное дело — ни о чем не спрашивали…

— А о том, что Васыль грозился, ты ему ничего не говорил?

— Нет… Дело скверное.

В испуганном сознании Сопко всплыл вчерашний подозрительный взгляд Шугая, его мимолетный вопрос: что делает Дербак Дербачок? Верно, мол, после второго предупреждения — пожара хаты — больше не путается с жандармами?.. Всплыли и злые улыбки Юрая.

— Отчего не сказал? — спросил Ясинко.

— Побоялся. Ведь Васыль заставлял меня отыскать ему Николу.

Они стояли на каменистом берегу Колочавки. Глядели на текучую поверхность и на скалу над ней. Со скалы сбегал, крутясь, узенький белый водопад, похожий на сученую нитку.

— Плохо дело, Данило. Видно, у Николы есть связь с кем-нибудь из старых товарищей.

— Да, не иначе.

— Данило! Ведь Юрай нас всех перестреляет.

— Ну да, всех как есть перебьет.

— Убьем его, Данило!

Страшное слово, которого в знойном лесу возле Заподринской полонины ни один из них не решился вымолвить, наконец, было произнесено.

— Убьем, Игнат!

У обоих бешено колотилось сердце. Перед глазами Данила Ясинко мелькнуло острие топора, которое тогда на Заподрине… серебристое, искрящееся.

— Когда, Данило?

— В понедельник. Послезавтра.

В это время Адам Хрепта уже в третий раз заглянул к Сопко. Ему был нужен Игнат. Он в исступлении искал его по всему селу. Бегал по огородам, по хатам, вне себя от злобы и горя.

Ему все время мучительно ясно представлялся мертвый отец с остекленевшими глазами, лежащий на ряде скошенной травы, и душу его терзала жажда мести. Он уничтожит убийцу! Пускай на защиту злодея встанут все силы ада, пускай он напоен всеми колдовскими снадобьями, какие только существуют на свете, Адам уничтожит его! И тут должен помочь Игнат. А начнет упираться, Адам закричит на весь мир, кто убил возле Буштины семью «американцев», кто устраивал все эти грабежи весной, когда Никола больной лежал в постели. Он и себя не пощадит, все расскажет — только попросит у капитана отсрочки, чтоб отомстить. Он должен уничтожить убийцу! И уничтожит его! Бог свидетель — уничтожит!

Адам искал Игната Сопко. Ярость его росла с каждой минутой; он уже не расспрашивал людей, а рычал на них. Но они не обижались, понимая его состояние. Наконец, возле церкви кто-то сказал ему, что видел, как Игнат шел с Ясинко к реке. Адам кинулся туда.

Он нашел их там. Двинулся прямо к Сопко. Полный угроз и проклятий. Крикнул:

— Отец тебя перед смертью просил?

— Просил, — спокойно ответил Сопко.

— Чтобы ты отыскал ему Николу?

— Ну да.

— Теперь отыщи его мне.

— Да, да.

— Что — «да, да»?! — заорал Адам, сжимая кулаки.

— Я отыщу тебе Николу.

Игнат тоже вперил в Адама сверкающий взгляд.

— Ты… мне… отыщешь Николу?

— Ну да, отыщу.

— Когда?

— В понедельник. Послезавтра.

На другой день, в воскресенье, из Волового приехали в трех колясках господа: окружной начальник, окружной судья с помощником и секретарем, окружной врач, рассыльный и еще какие-то господа из Праги, прибывшие в эти края в качестве туристов и пожелавшие познакомиться с разбойничьим селом.

На покрытую травой лужайку в саду за Лейбовичевой корчмой поставили стол и положили на него обнаженный труп. Господа, стоя группами, беседовали. Вдоль забора, покрытого свисающими на длинных стеблях желтыми розами рудбекии (бог ведает, кто и из каких господских садов занес в Колочаву это живучее растение!), с внешней и внутренней стороны были расставлены жандармы. Потому что Колочаве совать сюда свой нос нечего!

Окружной врач надел белый халат, достал из сумки скальпели, пинцеты, зонд, маленькую пилу, разложил все это рядом с собой на доске, опустил таблетку сулемы в таз, приготовил полотенца, намазал себе руки вазелином.

«Которого ж я вскрываю в этом проклятом селе?» — подумал он и почувствовал легкое угрызение совести.

Он вспомнил темную горницу с земляным полом и средневековым ткацким станком. Вспомнил свои поездки в распутицу, горящие лихорадочным огнем глаза Шугая и его великолепную грудную клетку. Зворец — так, кажется, называлась деревня? Зачем он не послал туда жандармов? Из романтических, рыцарских побуждений? Ах, какие там рыцарские побуждения, когда ему перед этим угрожали! Просто из трусости! Жалкой, дрянной, подлой трусости! Дал себя загипнотизировать именем «Никола Шугай» — совершенно так же, как все здешние глупцы. Рыцарем оказался Шугай, который до сих пор никому не сообщил о визитах доктора, а тем, кто о них знает, велел молчать. Но — тут врача снова охватило то неприятное ощущение, которое уже столько раз вызывало появление морщин у него на лбу — как бы этот рыцарь Шугай не вздумал доказывать свою непричастность к отвратительным весенним убийствам, в которых он неповинен, ссылкой на алиби, подкрепленное показаниями доктора. Нет, уж если доктору суждено еще когда-нибудь встретиться с Шугаем, так пусть это будет не в Хусте, а здесь, на вскрытии шугаева трупа.