Мазуччо Гуардати - Новеллино

Когда же рассвело, преподобный монах собрался отпустить девушку домой и, желая, чтобы она, уходя, осталась им довольна, подарил ей роскошнейшие драгоценности; открыв свой ларец, доверху набитый деньгами, он, улыбаясь, сказал ей:

— Душа моя, мы не имеем обыкновения прикасаться к деньгам, а потому возьми сама, сколько пожелаешь.

Не дожидаясь вторичного приглашения, девушка протянула нежную ручку и взяла столько, сколько могла захватить; затем, забрав свои пожитки, она, прижавшись к монаху, нежно его поцеловала и вернулась домой в сопровождении брата-венгерца; бросив деньги на колени своему Гриффоне, она рассказала ему, как было дело, и прибавила, что окончательно завлекла монаха и в кратчайший срок надеется обглодать его до самых косточек. Весьма обрадованные, они порешили забрать все, что еще осталось, а потому начатые прогулки стали частенько повторяться. Все участники были довольны этой игрой, хотя и по разным причинам; любовь же монаха с каждым днем увеличивалась, а подарки и издержки не уменьшались; однако содержимое до краев полного ларца сильно убыло за это время, и не только Маркеза, весьма опытная в таких делах, но и слепой без труда узрел бы дно шкатулки. По этой причине девушка, прибегая к разным отговоркам, стала отказывать монаху в своих посещениях.

Брат Партенопеец, находившийся во власти своего необузданного желания, заметил, хотя и поздно, что Маркеза была влюблена не в него, а в его подарки, и стал раскидывать умом, как бы ему пополнить свой ларец. С помощью своего товарища-венгерца он нашел в монастырской церкви большое количество денег, спрятанных там одним изгнанным горожанином; он взял себе около пятисот флоринов, объявив об остальных при дворе, и вернулся к прерванному было занятию. Он стал до того беззастенчив, что вдвоем со своим венгерцем не только ночью, но иногда и днем отправлялись они в бесславный дом Маркезы, вследствие чего молва о позорном их поведении разнеслась в народе и стала притчей во языцех. Наконец чрез посредство одного благородного юноши, должно быть, влюбленного в Маркезу, узнал об этом и сам прелат; он не пожелал допустить, чтобы подобное исчадие ада пятнало своим присутствием их непорочный орден, и, прослышав однажды вечером о том, что Партенопеец, на этот раз без венгерца, отправился тешиться к своей Маркезе, он в сопровождении монахов и дворян, чтивших его орден, последовал за беспечным монахом к дому его возлюбленной; там они их накрыли, и брат Партенопеец, найденный голым в постели Маркезы, не только поплатился тем, что был жестоко избит, но и подвергся пожизненному заточению, в котором и окончил свои дни.

Если бы суровое и заслуженное наказание, которому был подвергнут наш монах-партенопеец, стало бы поводом, чтобы отвратить других от предосудительных пороков и постоянных злодеяний, это было бы не просто похвально, но и достойно запечатлеться в памяти всех добродетельных людей. Но поскольку из этого следует прямо противоположное, то мне кажется, что и теперь все эти грешники продолжают мирно жить со своей порочностью. Поэтому можно действительно решить, что это извращенное племя обладает природой волков, у которых если случится, что кто-нибудь из волчьей стаи ранен так, что не может следовать за другими, то все набрасываются на него и яростно раздирают его на части, как если бы он был их врагом. Подобным же образом поступают и эти благородные люди, и когда с кем-нибудь из них случается явный скандал, да такой, что они не могут прикрыть его одеяниями своей лжи, непрерывные жестокие удары, бесконечные преследования и даже пожизненное заключение не кажутся им достаточными, чтобы наказать провинившегося. И так поступают они по двум очевиднейшим причинам: во-первых, в качестве примера и устрашения для других, дабы те своей неосторожностью не обнаруживали все эти проделки перед лицом общественного мнения и народной молвы, во-вторых, чтобы преследователи имели больший авторитет и доверие у мирян.

А что это верно, подтверждается вот чем: на этих днях разговаривал я на эту тему с некоторыми из них, и один из тех, с кем я беседовал, обладающий немалым авторитетом и хорошей репутацией, к тому же хорошо мне знакомый, сказал мне такие слова:

— Мой Мазуччо, если бы из-за корабля, терпящего кораблекрушение по пути в Александрию, другие корабли прервали бы свое плавание, то мы никогда не отведали бы даже перечного зернышка; в самом деле, виселица создана для неудачников.

Из этих слов можно заключить, что они считают, будто им разрешено любое, самое страшное преступление, что уже вошло у них в обычай, и они совершают его без малейшего угрызения совести или стыда; и ни страх божий, ни боязнь позорной смерти не могут остановить их, когда они начинают поступать столь неразумно. А в качестве доподлинного подтверждения всего вышесказанного я расскажу в следующей новелле, что говорил ученикам один знаменитый проповедник и большой знаток Священного писания, — похотливый солдат едва ли мог бы сказать больше.

Один молодой законовед не хочет заниматься наукой, продает книги и тратит деньги на удовольствия. Некий монах, проповедуя, обещает воскресить мертвых; молодой человек с несколькими товарищами идет на проповедь и забавной шуткой думает досадить монаху, но тот ловко изворачивается, дав юноше быстрый и достойный ответ.

Я полагаю, нежнейший мой Скалес, что для завязывания нашей дружбы мне подобает положить начало переписке, как это обычно бывает между отсутствующими друзьями. Итак, не желая казаться совсем неблагодарным за оказанные мне почести и изысканные плоды твоей веселой дружбы, я решил не просто обратиться к тебе теперь с дружескими писаниями, к которым обычно прибегают в обществе, но, как близкий друг, написать тебе приятное и заслуживающее внимания послание. Читая его на досуге, ты вспомнишь наши приятные беседы; и хотя чрезмерное общение с монахами ни в коей мере не похвально, ты тем не менее узнаешь, насколько менее вредны разговоры с теми, кто внешним своим видом выражает всегда то, что у него в сердце. Vale.

Превосходный город Неаполь по заслугам является столицей нашего Сицилийского королевства [96] Сицилийское королевство — точнее, Королевство Обеих Сицилий, возникшее в 1130 г. и просуществовавшее с небольшими перерывами до 1860 г. В 1282 г. оно распалось на королевства Неаполитанское и Сицилийское; начало его восстановления было положено в 1435 г. Альфонсом Арагонским. ; он всегда цвел и будет цвести как воинской доблестью, так и изящной словесностью, славный благородными своими гражданами. В этом городе несколько лет тому назад жил один ученый законовед, происходивший из почтенного семейства, очень богатый и известный своею порядочностью. Кроме различных природных благ, дарованных ему счастливой судьбою, она наградила его еще единственным сыном, которого звали Джеронимо ди Витаволо. Любовь, питаемая им к сыну, была исключительной, и, желая, чтобы тот не только стал наследником его богатств, но и украсился непреходящими благами добродетели и знания, он решил приохотить сына к ученью, прилагая к этому все свои усилия; но так как по временам ему казалось, что голова его сына не приспособлена к науке, то он не раз горевал и сетовал на то сам с собою и со своими близкими. Наконец, состарившись и почувствовав приближение смерти, он позвал к себе Джеронимо, назначил его наследником всего своего имущества и, приказав ему заняться изучением права, завещал ему также все свои книги, имевшие огромную ценность. Вскоре затем, приведя в порядок свои дела, он покинул бренную жизнь и был почтен пышными похоронами. Джеронимо, оставшись главой и хозяином собственного дома с многими тысячами флоринов в придачу, решил, подобно людям, которым деньги достались без труда, не беречь их любовно и начал роскошно одеваться, беспрестанно шататься с приятелями по городу, волочиться за женщинами и тысячью иных способов без удержу расточать свое состояние. И у него не только прошла всякая охота к ученью, но он до того возненавидел оставленные ему отцом книги (к которым тот относился с глубочайшим почтением), что стал считать их своими злейшими врагами.