Мазуччо Гуардати - Новеллино

Однажды случайно, а может быть, по какой-нибудь надобности забрел он в рабочую комнату своего покойного отца, где стояло, как приличествует подобному месту, множество прекрасных, в строгом порядке расставленных книг; при виде их ему почудилось, что они готовы на него наброситься. Немного успокоившись и овладев собой, он со злобной усмешкой обратился к ним с такой речью:

— Ах, книги, книги, пока жив был мой отец, вы всегда вели со мной войну; то покупая, то украшая вас, он обращал на вас все свое внимание и заботу, а когда я нуждался в флорине или желал получить что-либо из вещей, о которых мечтают юноши, то отец постоянно отказывал мне, говоря, что хочет превратить все свои деньги в книги; мало того, наперекор моим желаниям он хотел заставить меня подружиться с вами. По этому поводу мы не раз обменивались с ним резкими словами, и вы не раз были причиной того, что он готов был совсем выгнать меня из дому. Итак, раз не ваша в том вина, что я не был выгнан, то да не потерпит бог, чтобы я оставил вас на месте; и никому из вашей братии я не позволю вновь перешагнуть этот порог. Я больше всего боюсь, чтобы вы не превратили меня в дурака, так как вам нетрудно было бы со мною сделать то же, что вы не раз делали с моим отцом, который, слишком любя вас, беседовал часто сам с собой, странно разводя руками и покачивая головой, вследствие чего я часто принимал его за сумасшедшего; а потому соблаговолите разрешить мне немедленно продать вас, чтобы отомстить за полученные обиды, а также чтобы избежать опасности спятить с ума.

Сказав это и сложив книги при помощи слуги в несколько тюков, он отослал их на дом к одному своему другу-законоведу, предоставив ему частью продать их, частью просто выбросить. Получив за книги несколько сот флоринов и присоединив эти деньги к остальным, он продолжал, как прежде, наслаждаться жизнью. Из-за его богатства, а также из-за остроумных его шуток и веселых затей с ним охотно водились самые изящные юноши. Однажды сошелся он со своими приятелями в церкви Сан-Лоренцо, где проповедовал один ученейший священник, объявивший в их присутствии, что на следующее утро он собирается говорить в своей проповеди о страшном суде, когда все умершие родственники присутствующих воскреснут. По этому поводу нашему Джеронимо пришло в голову забавное словцо, и, когда наступило утро, он в сопровождении своих приятелей, в числе которых был один ученый законовед, отправился в церковь и там, усевшись в укромном уголке и в душе своей потешаясь, стал ждать начала проповеди. Наконец пришел проповедник и с величайшим жаром начал говорить о страшном суде, мотая своей обнаженной головой совсем так, как сокол, с которого сняли колпачок [97] Во время соколиной охоты птицам надевали на голову специальный колпачок, чтобы они раньше времени не видели дичь. ; и, не прерывая ни на мгновение свою речь, он постоянно оборачивался в одну сторону, по направлению к некоей вдове, которую любил больше всего на свете.

Когда же он дошел до страшных слов: «Venite mortui ad judicium» [98] «Придите, мертвецы, на страшный суд» (лат.). , то двое спрятанных им под кафедрой трубачей внезапно издали такой ужасный и резкий звук, что все присутствующие были не только удивлены и поражены, но прямо-таки потрясены и ошеломлены; не говорю уж о некоторых людях, пришедших из Гроссето [99] Гроссето — небольшой город в Тоскане, по понятиям людей того времени, глухая провинция. , которые, поглядывая на могильные плиты, ждали, что вот-вот мертвые взаправду воскреснут. Джеронимо, стоявший со своими приятелями в сторонке, потешался вместе с ними над глупостью этих темных людей, которые плакали и взывали о милости божьей, не догадываясь о причине трубного гласа. Решив, что настало время сказать приготовленную им остроту, он вынул из кошелька фальшивый флорин и, обратившись к стоявшему с ним рядом законоведу, сказал ему:

— Я уверен, что среди воскресших в первую очередь окажется мой отец, так как по крайней моей беспечности я не позаботился приставить к нему кого-нибудь; и он сразу захочет узнать от меня, почему я не занимался наукой, и потребует, пожалуй, обратно свои книги или заведет со мной иные тяжбы. Так вот, возьми этот флорин и отвечай ему за меня как мой поверенный; таким образом мы наверно выиграем наше дело.

Когда он кончил свою речь, все стоявшие поблизости и слышавшие его шутку, а также видевшие, с какой ловкостью и изяществом он ее преподнес, стали так громко хохотать, что, казалось, готовы были лопнуть. Проповедник, стоявший далеко от них на возвышении, поворачивался во все стороны, как опытный кормчий, наблюдавший за ветром, и потому ему нетрудно было подметить поведение Джеронимо. По виду его товарищей, смеявшихся в то время, когда все остальные плакали, он решил, что они заметили его ухаживанье, и, как человек ловкий, бывалый, красноречивый и при том нимало не лицемерный, он захотел узнать о причине их смеха, и если бы оказалось, что он не ошибся в своих догадках, быстрым и ловким ответом поправить дело.

Окончив проповедь, он немедленно направился туда, где стоял Джеронимо в толпе своих друзей, и, обратясь сначала ко всем им с приветствием, затем с ласковой улыбкой сказал следующее:

— Благородные синьоры, если вы не сочтете мой вопрос нескромным, прошу вас сказать мне, что побудило вас веселиться в то время, когда остальные плакали?

Джеронимо, заподозрив со стороны священника какую-то хитрость, обычную для этих людей, и не будучи близко знаком с подкладкой его рясы, захотел уколоть священника и с этой целью, заменив одну шутку другой, выступил вперед и сказал:

— Отец мой, мы твердо поверили вашему обещанию и радовались, ожидая воскресения одной прелестной молодой женщины, которая умерла во время последней чумы. Когда она заболела и муж бессердечно бросил ее, послали за мной, любившим ее больше жизни, и я сделал для нее все, чего можно было ожидать от столь сильной любви, приглашая к ней врачей и прибегая ко всем средствам, какие могли ей помочь. Чтобы выразить мне свою благодарность, она объявила в присутствии свидетелей, что считает себя моей, и обещала, что по выздоровлении будет принадлежать не мужу, а мне. Но бедняжка все же умерла и была похоронена в этой церкви; так вот, я и подумал, что муж, хотя и поздно, но все же пожалевший о своей жестокости, услышав о всеобщем воскресении, может быть, придет сюда со своими родственниками, чтобы увести жену домой. Я же, со своей стороны, привел с собой ходатая и хорошо заплатил ему, чтобы он защищал мои законные права и смело изложил мою тяжбу перед вами, как перед истинным знатоком и лучшим судьей всякой любовной страсти; таким образом, если бы произошло ожидаемое нами, вы бы произнесли открытый и справедливый приговор относительно того, кому она теперь должна принадлежать. Но, увидав, что все это оказалось лишь притчей, как обычно бывает с вашими словами, мы, как вы уже заметили, только весело рассмеялись.