Ивлин Во - Меч почета

– Для мамы места в лондонской квартире нет. Никаких жен. Это одно из условий нашего дружеского договора о найме квартиры. Хереса, Гай? Интересно, понравится ли он тебе. Это из Южной Африки. Скоро все будут пить его.

– Такое усердие во введении новой моды, Артур, – нечто новое для вас.

– А тебе что, херес не нравится?

– Не очень-то.

– Чем скорее мы привыкнем к нему, тем лучше. Из Испании вина больше не поступают.

– А на мой вкус они все одинаковые, – заметил Тони.

– Что ж, стол накрыт в твою честь.

Жена садовника и девушка из поселка составляли теперь всю домашнюю прислугу. Легкую и чистую работу по кухне Анджела выполняла сама. Вскоре она позвала их обедать в небольшую комнату, которую Артур Бокс-Бендер любил называть рабочим кабинетом. В деловой части Лондона у него был просторный кабинет; в городе, который избрал его в парламент, специальный агент Бокс-Бендера имел постоянную контору; его личный секретарь располагал в юго-западной части Лондона канцелярией, картотекой, машинисткой и двумя телефонами; никакой важной работой в комнате, в которой они сейчас обедали, Бокс-Бендер никогда не занимался, но он решил называть ее рабочим кабинетом потому, что так делал мистер Краучбек, который усидчиво работал здесь над всеми документами, касающимися имения в Бруме. Во всем этом, по мнению Бокс-Бендера, была какая-то настоящая сельская изюминка.

В мирные времена Бокс-Бендер частенько устраивал у себя скромные обеды на восемь – десять человек. Гай помнил многие такие вечера в освещенной свечами столовой: довольно строго подобранные блюда и вина, прямо сидящий на своем месте Бокс-Бендер и направляемый им разговор на скучнейшие темы. Сегодня, в условиях, когда Анджела и Тони были вынуждены часто вставать, чтобы принести или унести тарелки, Бокс-Бендер, видимо, чувствовал себя менее непринужденно. Он пытался обсуждать все такие же скучнейшие темы, но Гай и Тони говорили преимущественно о том, что занимало каждого из них.

– Просто поразительно, как поступила семья Эберкромби, – сказал Бокс-Бендер. – Вы слышали? Упаковались и отправились на Ямайку со всеми пожитками.

– А почему бы им и не отправиться? – сказал Тони. – Здесь от них никакой пользы. Просто лишние рты.

– Так, пожалуй, можно и обо мне сказать, я, кажется, тоже собираюсь стать лишним ртом, – заметил Гай. – По-моему, это зависит от того, у кого какой взгляд на подобные вещи. Некоторые хотят быть во время войны со своим народом.

– Что-то не замечаю этого, – сказал Тони.

– Полезной работы и для гражданских сколько угодно, – сказал Бокс-Бендер.

– Из семьи Прентисов все эвакуированные возвратились в Бирмингем раздраженные и разгневанные, – сказала Анджела. – Им всегда невероятно везло. Нам же достались всякие хеттские ужасы, вот и живи с ними.

– А как ужасно, когда солдаты не знают, где находятся их жены и семьи, – сказал Тони. – Наш бедный офицер по бытовому обслуживанию тратит целые дни, чтобы установить их местонахождение. Шесть человек из моего взвода поехали в увольнение, не зная, куда им, собственно, ехать, где их семьи.

– Пожилая миссис Спэрроу упала с лесенки, когда собирала яблоки, и сломала обе ноги. Ее не положили в больницу только потому, что все койки зарезервированы для пострадавших во время воздушных налетов.

– У нас днем и ночью дежурит офицер, ведающий пассивной противовоздушной обороной. Ох и нудная же это обязанность! Он через каждый час должен звонить по телефону и докладывать: «Все в порядке, самолетов противника нет».

– В Страуде полицейский остановил Кэролайн Мэйден и потребовал от нее объяснения, почему она не носит противогаз.

Тони был как бы из другого мира: их проблемы его не интересовали. Гай же не принадлежал ни к какому из этих миров.

– Я слышал, как кто-то говорил, что эта война совсем необычная.

– Конечно, дядя Гай, чем дольше каждый держится в стороне от нее, тем лучше для него. Вы, гражданские, просто не представляете, в каких благоприятных условиях находитесь.

– А может быть, в данный момент, Тони, мы не очень-то и хотели бы находиться в благоприятных условиях.

– Я, например, точно знаю, чего хочу. Военный крест и аккуратненькую маленькую рану. Тогда остальную часть войны я мог бы провести в окружений хорошеньких и заботливых медицинских сестер.

– Пожалуйста , Тони!

– Извини, мамуля. Не будь такой ужасно серьезной, а то я начну жалеть, что не провожу свое увольнение в Лондоне.

– По-моему, я вовсе не вешаю носа. Но только, пожалуйста, дорогой, не говори, что ты хочешь, чтобы тебя ранили.

– Ха, но это же лучшее, на что может надеяться любой. Разве не так?

– Послушайте, – вмешался Бокс-Бендер, – не начинаем ли мы понемногу видеть все в мрачном свете? Забирай-ка дядю Гая, пока мы с мамой уберем со стола.

Гай и Тони прошли в библиотеку. Французские окна, выходившие в сад с выложенными камнем дорожками, были открыты.

– Хочешь не хочешь, черт возьми, но, прежде чем зажечь свет, надо опустить шторы.

– Давай выйдем на воздух, – предложил Гай.

Сумерки сгустились, но еще не настолько, чтобы не видеть дороги. Воздух благоухал, напоенный ароматом невидимых цветов старой магнолии, прикрывавшей собою добрую половину дома.

– Никогда не чувствовал себя так отвратительно, как сейчас, – признался Тони. Когда они вышли в сгущавшиеся сумерки, он неожиданно спросил: – Расскажите мне, как сходят с ума. У многих ли родственников мамули не хватало винтиков?

– Нет.

– А дядя Айво был такой, правда?

– Он страдал избытком меланхолии.

– Не наследственной?

– Нет, нет. А почему ты спрашиваешь? Ты что, чувствуешь, что твой рассудок мутится?

– Пока нет. Но я прочитал об одном офицере – участнике прошлой войны, который казался совершенно нормальным до тех пор, пока не попал в бой, а в бою взбесился как собака, и сержанту пришлось пристрелить его.

– Слово «взбесился» вряд ли подходит к тому, что произошло с твоим дядей. Он во всех отношениях был очень скромным человеком.

– А как другие?

– Возьми меня, или твоего дедушку, или двоюродного дедушку Перегрина – у него потрясающе здравый рассудок.

– Он тратит время на сбор биноклей и посылает их в военное министерство. Это, по-вашему, здраво?

– Абсолютно.

– Я рад, что вы сказали мне все это.

Вскоре Анджела позвала:

– Идите сюда, вы! Уже совсем темно. О чем вы там все толкуете?

– Тони думает, что он сходит с ума.»

– Это миссис Гроут сходит. Она не затемнила кладовую.

Они уселись в библиотеке спиной к постели Гая. Через несколько минут Тони поднялся, чтобы пожелать всем спокойной ночи.

– Месса в восемь, – сказала Анджела. – Нам нужно выйти без двадцати. В Юли ко мне должны присоединиться несколько эвакуированных.