Ахмед Танпынар - Покой

Нуран покраснела:

— Перестаньте, дядя, раньше я ничего не умела. — А затем добавила: — Я не рассказывала, Мюмтаз, что умею танцевать почти все анатолийские танцы?

Однако Тевфик-бей был не только надежным хранилищем воспоминаний о прошлом и не только лучшим танцором зейбека всех прошлых лет. Самым главным его достоинством было умение накрыть стол с ракы.

Мюмтаз, глядя на него, удивлялся:

— Твой дядя во многом похож на моего отца. Это странно, правда?

Под вечер Тевфик-бей куда-то пропал. Через час, когда он появился, стол с ракы и так уже сулил особенное удовольствие.

— Ракы нужно пить медленно… Нужно пить долго, тогда почувствуете удовольствие.

Покой и радость, исходившие от этого старого стамбульского бей-эфенди, в новые дни были довольно большой редкостью. Только для одних лишь застольных церемоний у него был особенный распорядок. Никто лучше его не знал, в какое время года какую рыбу и где лучше всего ловить и как нужно готовить молодую рыбу, которая ловится в таком-то месяце или в определенное время года.

— Когда мы были молоды, покойный друг Эбуззийя выпускал календарь. Вы даже не представляете, что это был за календарь. В нем было полно переводных рецептов с европейских языков, а еще рецептов, которые он покупал за деньги в лучших ресторанах Бейоглу. Увидев два или три экземпляра этого календаря, я чуть ума не лишился. А затем мне стало любопытно…

Тевфик-бей обладал собственной, особенной методой и в вопросах еды. По его мнению, основой кухни были подходящие ко времени года продукты. Для успешного приготовления блюд нужен был календарь на каждое время года, на каждый месяц и даже на каждый день, в котором было бы подробно прописано, когда будет дуть теплый лодос, а когда — северо-восточный пойраз.

— Барбунья — лучшая рыба в мире, — вещал он, — но если она появляется не в свое время и не в своем месте, если ловить ее не у Островов и не в низовьях Босфора, то вкус ее меняется. В районе Чанаккале барбунья превращается в морское животное, которое не поддается никакой классификации.

Вкус Тевфик-бея в еде простирался вплоть до философии истории.

— Подумайте: для того чтобы сегодня вечером мы вместе могли съесть эту барбунью, судьбе нужно было трудиться в течение нескольких веков. Сначала, как говорил Яхья Кемаль, воды Дона, Волги и Дуная должны были влиться в Черное море [94] На самом деле, как известно, Волга впадает в Каспийское море, а Дон — в Азовское, но в древности эти моря могли составлять один бассейн (Понтическое море). . Потом наши предки должны были прийти сюда из Средней Азии и поселиться в Стамбуле. Затем Махмуд Второй должен был сослать прадеда Нуран из Стамбула в Монастир за то, что тот был бекташи; тот там должен был жениться на дочери богатого майора из Мерзифона. Затем мой дед должен был купить вот этот особняк на деньги, полученные за Коран, который он подарил неизвестно какому паше после того, как переписал его от руки сам в качестве утешения, когда от него сбежала жена… Молодой человек, ты понимаешь все это? Священный Коран за семьсот пятьдесят золотых… То есть этот особняк и сад при нем приобретены за Коран… Затем отцу Нуран суждено было заболеть в детстве. Его мать, чтобы он поправился, должна была посвятить его святому Махмуду Хюдаи-эфенди [95] Азиз Махмуд Хюдаи (1541–1628) — основатель суфийского братства (тариката) джельвети, одного из подразделений ордена халватийа. Его обитель была расположена в Ускюдаре. Махмуд Хюдаи считается одним из четырех мусульманских святых покровителей пролива Босфор. , а когда он подрос, судьба заставила его прийти в дервишескую обитель- дергях к пиру -наставнику и там подружиться с моим отцом. Потом необходимо было, чтобы Нуран, чтобы вы родились…

Мюмтазу очень понравились эти этнографические и социальные перипетии в истории барбуньи.

Сын Тевфик-бея, Яшар-бей, страдавший, как он сам считал, неизлечимой болезнью сердца, которой, по собственному мнению, он заболел несколько лет назад, смеялся над словами отца настолько, насколько позволяла эта его болезнь. Когда Тевфик-бей с огромной доброжелательностью начинал какое-либо дело, то задумывался о маленьких радостях, что выражалось у него на лице, и своей деятельностью поистине он дополнял даже либеральные реформы Танзимата. Он жил покоем, беспечностью, беззаботностью, краденой радостью того времени. А вот Яшар-бей своей деятельностью больше напоминал период Второй Конституции: он был полон того же беспокойства, какое царило тогда в обществе. Он страдал нелепым идеализмом, легким чувством собственной неполноценности и странным свойством к перемене мыслей и настроения, которые как волны накатывали одно на другое, — короче говоря, у него бывали и минуты отчаяния, и минуты глубочайшего волнения, которые не оставляли возможности ни к каким действиям.

Когда все сели за стол, Мюмтаз сначала решил, что этот сорокапятилетний человек будет веселиться больше всех. Тот действительно с огромным воодушевлением наполнил стаканчик и поднял его в честь Мюмтаза:

— Добро пожаловать! — сказал он и выпил стаканчик залпом. Тевфик-бей, будто управляя буйной лошадью, одобрил со своего места его радость протяжным «уф». Поначалу Яшар-бей не прислушался к этому предостережению. Машина его организма работала замечательно, дом за день нагрелся, как маленькая печь, к тому же через три дня ему предстояло ехать в Анкару; и с чего вдруг ему сажать себя на цепь, когда есть ракы со льдом, приготовленный отцом салат из баклажанов и другие закуски? Яшар-бей так или иначе жил как все и веселился как все; но только до тех пор, пока не вспоминал о своем недуге. Именно из-за первого знака, поданного его больным организмом, начиналось охлаждение, даже ненависть ко всему, болезненное состояние и усталость. Всю их жизнь между отцом, который считал аспирин новшеством вроде танго и который не употреблял никаких лекарств, кроме настойки сенны, взбивать которую он то и дело просил Хурие-ханым, и настойки калгана, который он собственноручно заваривал себе на мангале, когда зимой его слишком сильно мучил кашель, и сыном, который жил последними достижениями науки, не прекращались шутки по этому поводу.

Вместе с тем Тевфик-бей не слишком сильно жаловался на внимание сына к антибиотикам. Хотя тот каждый день в большей или меньшей степени травил себя лекарствами, он все же продолжал жить. При этом с тех пор, как он поддался пустым опасениям, он избавился от излишнего любопытства, свойственного его натуре. Больше он не вытягивал манерно мизинец на правой руке «на длину четырех алифов» [96] Алиф — первая буква арабского алфавита, которая пишется в виде условно прямой вертикальной черты над строкой. ; больше он не говорил о своей знакомой молодой графине из Толедо и ее матери, которая была совершенно charmante [97] Очаровательная ( франц. ). ; не говорил он и о том, как ровны и чисты улицы Бухареста; как прекрасен пляж в Варне; больше он не расхваливал ту отличную гарсоньерку, которая удостоилась чести, что в нее однажды вечером привели служанку самой Мистангет [98] Мистангет, настоящее имя Жанна-Флорентина Буржуа (1875–1956) — известная французская комедийная актриса театра и кино. , когда он служил вторым секретарем посольства в Париже; не расхваливал пансион сразу за Вильгельмштрассе, где они нос к носу сталкивались с Эмилем Яннингсом [99] Эмиль Яннингс (1884–1950) — немецкий актер кино, первый лауреат премии «Оскар». , когда тот с сигарой в зубах выходил пройтись после обеда, ведя за собой большую собаку. Он даже позабыл о блондинке с большими голубыми глазами из того пансиона, которая закапывала глаза каплями, безумно восхищалась Вагнером, а когда она читала наизусть Гейне, голос ее дрожал; он позабыл, что вместе они совершили бесподобное путешествие в Тироль, и все тюркю, которые он пел ей под луной. Все стерлось из его памяти: недельный отпуск, который он провел в шато одного бывшего османского подданного в нескольких часах езды от Пешта; те старые кресла с высокими спинками; охотничьи собаки, лошади, поле, на котором убирают хлеб, напоминавшее не столько настоящее поле, сколько декорацию из оперетты с участием Марты Эггерт [100] Марта Эггерт (1912–2013) — популярная венгерская актриса и певица оперетты, в 1938 г. переехала в Голливуд. ; венские кофейни, изящных женщин, бесконечные разговоры о Моцарте — короче говоря, все разнообразные удовольствия от сладкой музыки и дешевых чувств. Сейчас он каждый вечер шел домой с тщательно сложенным элегантным свертком, в котором лежал очередной справочник по лекарствам; дома разворачивал обертку так, словно чистил неизвестный тропический фрукт, открывал справочник и принимался читать его с улыбкой и восхищением, со светом в глазах и улыбкой на губах, как бывает у истинных правоверных, когда они видят, как аккуратно, словно часы, по воле Бога работает Вселенная.