Ахмед Танпынар - Покой

— И всегда бывал обманут?

— Нет! Точнее сказать, он бывал обманут, когда обманывались мы сами. Как в любой другой стране. Ты признаешь, что движение в истории основано на разуме? Это, конечно же, невозможно. Однако скопившиеся силы обществ помогают переступать через ошибки поколений. Это дает нам иллюзию, что все идет хорошо. Но будьте уверены, что и мы обманывались как любой другой народ, совершали ошибок столько же, сколько и любой другой народ.

— Вы любите народ?

— Каждый человек, который любит жизнь, любит народ.

— Жизнь или народ? Мне кажется, или вы больше любите жизнь, чем ее содержание?

— Народ — это и есть сама жизнь. И ее отражение, ее единственный источник. Я и люблю народ, и познаю его. Иногда народ прекрасен, как разум, иногда груб, как природа. Здесь все в больших пропорциях. Часто народ молчит, словно стихший океан. Но когда он находит способ говорить…

— Однако нужно идти к народу, а вы к нему идти не можете! Его бедность, его страдания, его волнения и даже его развлечения вам совершенно чужды. В общем, это касается всех нас. Когда я работал в Адане, я это четко ощутил. Я все время стоял за порогом.

— Кто знает? Некоторые двери кажутся нам закрытыми потому, что не мы перед ними, а они перед нами. Это касается всего великого. Как только ты попытаешься поймать народ, чтобы заключить в какой-либо формуле, он отдаляется от тебя. Ты всего лишь доберешься до отдельных случаев нищеты! Дойдешь до разума, логики, сомнения, отрицания в одном человеке, а в другом — до безысходности, бессилия, протеста… Между тем, если ты поищешь все это в самом себе — тоже это найдешь. Это вопрос дисциплины. Точнее, вопрос метода.

— Хорошо. Но как нам все это получить? Это все так сложно… Мне иногда кажется, что я спрятан в стеклянную колбу, совсем как Гомункул у Гёте…

Ихсан задумался:

— Только не думай, что я посоветую тебе разбить колбу… Без нее ты просто разлетишься на мелкие части! Смотри, не вздумай разбивать свою скорлупу! Ты ее растягивай… Делай ее своим достоянием, обрабатывай своей кровью и вдыхай в нее жизнь. Пусть сама твоя скорлупа станет более вместительной…

Ихсан полагал, что играет словами, чтобы не дать слабину перед своими бывшими студентами, однако нет: эти мысли были его настоящими мыслями. Человек должен был хранить себя сам. Ни у кого не было права растворяться во всей вселенной.

— Нужно оставаться личностью, именно личностью, но нужно, — добавил тут Ихсан, — уметь наполнять себя жизнью: вина Гомункула в том, что он не создал ничего живого из своей оболочки, что не сумел объединиться в ней со всем миром, короче говоря, не сумел начать жить. А не в том, что у него была эта оболочка.

— Вы ведь не поняли меня, учитель… Вы ведь тоже не постигли народ! Если бы вы его постигли, то не стали бы искать его в себе, не пытались бы создать его в себе. Вы бы смотрели на него как на большую всеобъемлющую реальность, которая компенсирует собой вас самого и все вокруг; вы бы смотрели на него как на сокровищницу истин. Вы бы не пытались познать народ как истину, которая принадлежит только вам. Это все меня не удовлетворяет. Если можно так выразиться, то вы участвуете в творении… а я имею в виду лишь движение к тому, что уже существует.

Ихсан с нежностью заглянул в глаза Орхану, а потом заметил:

— Не знаю, к чему приведет такой разговор. Но я хотел бы выражаться точнее с тобой. Мне понятно твое сомнение. Ты хочешь, чтобы я отказался от самого себя, чтобы я отрицал самого себя. Ты считаешь, что любовь — добровольное дело. И поэтому она тебя не удовлетворяет. Ты говоришь мне:

Или демонстрируешь мне народ и его жизнь как единственную реальность, почти в императиве. Ты страдаешь, потому что считаешь это верным и для себя, но сам так не поступаешь. Однако ты забываешь об одном моменте. Ты забываешь о том, что прежде всего ты — личность. Я в первую очередь хочу остаться верен себе. Мне важна моя духовная целостность. Я могу с пользой заниматься чем-либо только при условии, что обрету ее. Верность самому себе, то есть принятие некоторых ценностей еще на начальной стадии, отделяет меня от окружающего мира. По необходимости, я считаюсь одним из них. После того как я обнаруживаю себя у границ мира, я вновь возвращаюсь к себе. Поэтому я люблю народ и, как ты говоришь, создаю его в себе. Я ничего не приобрету, если войду в состояние экстаза, как мистики, и растворюсь в море. Окружающий мир от этого ничего не приобретет.

Это значит, что я смотрю на жизнь из рамок, которые хочу сохранить. Эти рамки — моя личность, моя историческая сущность… Я националист, я человек реальности, близкой к рационализму. Однако это не означает, что я чужд народу. Наоборот, я служу ему.

— Однако вы же не видите его страданий?

— Вижу. Но мне не хочется исходить из этого. Я знаю, что всякий раз, когда я вижу народ угнетенным, я готовлю тот день, когда народ станет угнетателем. Почему мы так много страдаем — весь мир? Потому что из любой борьбы ради свободы рождается новая несправедливость. Я тем же самым оружием хочу совершить возмездие. Я хочу начать с миски, в которой замешано наше общее тесто. Я — это Турция. Турция — это мой объектив, мое измерение и моя реальность. Я хочу смотреть на мир, на человека, на все сквозь эту призму.

— Этого недостаточно!

— Этого достаточно для того, кто не желает верить в утопию. И даже для того, кто хочет совершить настоящее дело.

— Хорошо. Что собой представляет эта Турция?

Ихсан вздохнул:

— Проблема как раз в этом: в том, чтобы ее найти…

— Мне иногда кажется, что я отвечаю на этот вопрос. Я говорю себе, что мы — люди из чужих краев. Люди, которых воспитали расстояния. Любовь, страдания, свобода народа. Наша история, наше искусство; по крайней мере, у народа это так. — Мюмтаз на мгновение задумался: — И даже классическая османская музыка.

Нуран впервые слушала рассуждения Ихсана; казалось, она поражена тем, что он так привязан к реальности:

— До какой степени вы смотрите на жизнь сквозь призму разума?.. Это как употребление лекарств…

Яшар перечислил про себя фразы, которые помнил наизусть из проспектов производителей витаминов: «Витамин Б плохо усваивается с продуктами, в которых он содержится в различных формах. Поэтому наша лаборатория в результате больших научных трудов…»

— Поколения, которые вынуждены быть деятельными и творить, не могут по-другому смотреть на жизнь. Мы обязаны работать, мы обязаны готовить путь и даже обязаны заставлять работать.

— Но некоторые так не считают. Они говорят, что работа заставляет забыть о человеческой сущности. Работа, мол, закрывает горизонты перед человеком.