Ивлин Во - Меч почета [Трилогия]

Гай положил в рюкзак коробку мясных консервов и несколько плиток шоколада и направился в церковь.

Старенький священник находился в ризнице один и подметал метелкой голый каменный пол. Он знал Гая в лицо, хотя они никогда не пытались вступать в разговор. Люди в военной форме не сулили церковному приходу ничего хорошего.

Войдя, Гай отдал честь и положил свои дары на стол. Священник с удивлением посмотрел на подарок, затем разразился благодарственными словами на сербскохорватском. Гай сказал:

– Facilius loqui latine. Hoc est pro Missa. Uxor mea mortua est. [99]

Священник кивнул:

– Nomen? [100]

Гай написал печатными буквами в своей записной книжке имя Вирджинии и вырвал листок. Священник надел очки и посмотрел на листок.

– Non es partisan? [101]

– Miles anglicus sum. [102]

– Catholicus? [103]

– Catholicus.

– Et uxor tua? [104]

– Catholica. [105]

Все это звучало неубедительно. Священник снова посмотрел на продовольствие, на имя на листке бумаги, на боевое обмундирование Гая, которое ему было известно только как партизанская форма. Затем сказал:

– Cras. Hora septem. [106]– Он поднял вверх семь пальцев.

– Gratias. [107]

– Gratias tibi. Dominus tecum. [108]

Выйдя из ризницы, Гай направился в примыкающее здание церкви. В этом здании все напоминало о старине, и только специалист мог бы надеяться определить его возраст. Несомненно, церковь здесь была еще в древние времена. Несомненно, часть древнего здания уцелела до сих пор. За прошедшие века его обновляли, перекрашивали, украшали и грабили, забрасывали и любовно восстанавливали. Одно время, когда Бигой был курортом, наступали периоды его умеренного процветания. Теперь он возвратился к своим прежним занятиям. В церкви в эту минуту находилась крестьянка в местном старинном костюме, преклонившая колена прямо на каменном полу сбоку от алтаря, с распростертыми в стороны руками. Она, несомненно, молилась, благодаря за приобщение к святым тайнам. Здесь стояло несколько скамеек и не было никаких стульев. Гай преклонил колена, затем встал и помолился, прося прощение для Вирджинии и для себя. Несмотря на религиозное воспитание с младенческих лет, Гай никогда не мог привыкнуть читать в церкви молитвы с определенной целью. Он вверил душу Вирджинии богу – просьба о покое для нее казалась ему вполне уместной, – произнеся монолог, который всегда употреблял в своих молитвах. «Как старушка, – печально думал он иногда, – беседующая со своим котом».

Устремив взгляд на алтарь, Гай простоял так около пяти минут. Обернувшись, он увидел Бакича, стоявшего позади него и внимательно наблюдавшего за ним. Чаша для святой воды была пустой. Гай преклонил колена у двери, потом вышел на солнечный свет. Бакич стоял рядом с ним.

– Что вам нужно?

– Я подумал, может быть, вы хотите поговорить с кем-нибудь.

– Когда я молюсь, переводчик мне не нужен, – ответил Гай.

Однако позже он усомнился: действительно ли не нужен?

Тела Вирджинии, дяди Перегрина и миссис Корнер были извлечены из руин многоквартирного дома Бурна неповрежденными и поддающимися опознанию, однако официальные препятствия перевозке их в Брум (миссис Корнер была тоже уроженкой Брума) оказались для Артура Бокс-Бендера непреодолимыми. Он похоронил их на берегу Темзы в Мортлейке, где у них имелся участок, приобретенный кем-то из семьи в прошлом веке и оставшийся неиспользованным. Он находился поблизости от оштукатуренного шатра цирка Бартона. Заупокойная служба состоялась неделей позже в кафедральном соборе. Эверард Спрюс не побывал ни на одной из этих служб, но зачитал вслух Фрэнки и Коуни список присутствовавших на похоронах.

Эверард Спрюс познакомился с Вирджинией только в последние недели ее жизни, но задолго до этого наслаждался заочным знакомством с ней по газетам. Подобно многим левонастроенным, он был прилежным подражателем Йэна Килбэннока и его собратьев – склонность, которую он оправдывал, утверждая, что обязан знать боевой порядок неприятеля. На последнем этапе периода заката социального порядка он встречался на дружеской основе с некоторыми из представителей гнета и фривольности, такими, например, как старая Руби в «Дорчестере», а много лет спустя, когда Спрюс принялся за свои мемуары, он давал понять, что был частым гостем этих домов в период их расцвета. Он начинал считать Вирджинию своим старым и ценным другом.

– Кто такие все эти люди? – спросила Коуни. – Какое они имеют значение? Все, что мне известно о миссис Краучбек, это то, что ты отдал ей копченого лосося, которого нам было бы достаточно, чтобы прокормиться в течение целой недели.

– Отдал прежде, чем мы смогли откусить от него хотя бы кусочек, – добавила Фрэнки.

– И лимон, – сказала Коуни.

Самолеты-снаряды нарушили устоявшийся порядок в редакции «Севайвэла». Две секретарши уехали в деревню. Фрэнки и Коуни остались, но были менее покорны, чем в прежние времена. Самолеты-снаряды прилетали с юго-востока и были ясно различимы на фоне широко открытого над рекой неба. Казалось, все они нацелены на дом на Чейни-Роу. Они отвлекали девушек от исполнения своего предназначения служить Спрюсу и почитать его. Его манера поведения в отношениях с ними начинала все больше напоминать манеру школьного учителя, тем более что собственные нервы Спрюса были не совсем в порядке. Он больше походил на школьного учителя, который опасается, что назревает скандал.

Сейчас он заговорил, стараясь, чтобы его слова звучали внушительно:

– Вирджиния Трой была последней в ряду героинь минувших двадцати лет – романтических фигур, прошедших перед нами в промежутке между двумя войнами. – Он взял с полки книгу и прочитал: – «Она пересекла грязную улицу, старательна ставя ноги одну за другой, точно по прямой линии, как будто шла по острию ножа, а по сторонам зияла один только бог знает какая бездна. Казалось, она плыла, слегка подпрыгивая с каждым шагом, и юбка ее летнего костюма – а была она белая, с вычурным рисунком черного цвета, нанесенным по всему полю, – грациозно развевалась в такт ее раскачивающейся походке». Спорю, никто из вас не знает, кто написал это. Вы скажете, Майкл Арлин.

– Я не сказала бы, – возразила Коуни. – Никогда не слышала о нем.

– Никогда не слышала об Айрис Сторм, этой бесстыдной скандальной леди, одетой pour le sport? [109]«Я подстилка для мужчин», – сказала она. Я прочитал это еще в школе, где книга была под запретом. Меня она по-прежнему волнует. Что такое юность без лишений?! Осмелюсь сказать, о Скотте Фитцджеральде вы тоже не слышали. Так или иначе, отрывок, который я прочитал – хотите верьте, хотите нет, – из Элдоса Хаксли. Тысяча девятьсот двадцать второй год. Миссис Вайвиш… Хемингуэй огрубил этот образ в своей «Брет», но тип сохранился и в книгах, и в жизни. Вирджиния была последней из них – утонченных, осужденных и изобличенных, с замирающим голосом, – на целое поколение моложе. Мы никогда больше не увидим кого-либо, похожего на нее, в литературе или в жизни, и я очень рад, что знал ее.