Александр Дюма - Записки учителя фехтования. Яков Безухий

— Я пригласил вас для того, чтобы у портрета моего покойного отца засвидетельствовать свою благодарность его преданным друзьям.

И, подведя барона к портрету императора, как если бы глаза того могли видеть происходившее в эту минуту, он расцеловал старого солдата, пожаловал ему чин генерал-аншефа, повесил ему на шею ленту ордена Александра Невского и поручил нести службу у тела Петра III, велев надеть тот самый мундир, какой он носил при жизни императора как его адъютант.

Наступил день погребальной церемонии; Петр III никогда не был коронован, и под этим предлогом его похоронили в церкви Александро-Невского монастыря как обыкновенного русского вельможу. Павел I приказал возложить корону на его гроб, перенести этот гроб во дворец и поставить рядом с телом Екатерины. Из дворца останки государя и государыни были перевезены в крепость и выставлены на одном помосте; и в течение недели придворные, раболепствуя, и народ, любя, целовали мертвенно-белую руку императрицы и гроб императора.

Стоя возле двух этих гробов, к которым он подходил, как и все прочие, Павел I, казалось, забыл о благочестии и мудрости. Он уединился в своем Гатчинском дворце под охраной двух или трех гвардейских рот и целиком ушел в мелочи воинской службы, проводя иной раз целые часы за чисткой пуговиц на своем мундире, что он делал с такой же усидчивостью, с какой Потемкин чистил свои бриллианты. С первого же дня его восшествия на престол все во дворце приняло новый облик; новый император, прежде чем заняться государственными делами, проводил время за теми мелочами, какие он считал нужным ввести в обучение и обмундирование солдат. Ежедневно около трех часов пополудни он спускался во двор, чтобы проводить там на свой лад строевые учения и показывать солдатам, как выполнять по его вкусу упражнения. Эти смотры, возобновлявшиеся каждый день и получившие название «вахтпарады», стали не только наиболее важным установлением его царствования, но еще и средоточием всего государственного управления. На этих смотрах он высказывал оценки, отдавал приказания, издавал указы и выслушивал доклады офицеров; на них он в окружении великих князей Александра и Константина каждодневно, при любом холоде, по три часа стоял без меховой одежды, с непокрытой лысой головой, задрав нос, заложив одну руку за спину, а другой попеременно поднимая и опуская трость, выкрикивая при этом «Раз — два! Раз — два!»; видно было, как он притопывает, пытаясь согреться, и пускает в ход свою гордыню, чтобы не считаться с двадцатиградусным морозом.

Вскоре все эти военные мелочи стали для него делом государственной важности; прежде всего он сменил цвет русской кокарды: вместо белой она стала черной с желтым ободком; и это было сделано правильно, поскольку, по словам императора, белая кокарда бросается в глаза издали и может служить точкой прицеливания, в то время как черная сливается по цвету с шапкой и, благодаря этому, неприятелю труднее наводить ружье на солдата. Однако реформа на этом не остановилась: она коснулась также цвета плюмажа, высоты сапог, размера пуговиц на гетрах; в итоге, чтобы наилучшим образом доказать императору свое служебное рвение, нужно было явиться на следующий вахтпарад с теми новшествами в форме, какие были введены им накануне; и не раз тот, кто с подобным проворством подчинялся этим ничтожным предписаниям, удостаивался ордена и вознаграждался производством в следующий чин.

Какое бы предпочтение Павел I ни оказывал своим солдатам, которых он без конца то одевал, то раздевал, как это делает ребенок со своими куклами, его преобразовательная деятельность распространялась временами и на население. Французская революция, введя в моду круглые шляпы, внушила ему отвращение к такого рода головным уборам, и в один прекрасный день появился указ, запрещавший показываться в круглых шляпах на улицах Санкт-Петербурга. Отчасти по неведению, отчасти преднамеренно закон этот претворялся в жизнь не с той быстротой, какой требовал император. Тогда он расставил на всех перекрестках казаков и городовых, приказав им срывать круглые шляпы с голов упрямцев, а сам разъезжал по улицам, наблюдая, точно ли выполняется его воля. Однажды, на обратном пути во дворец, довольный тем, как рьяно исполняется его приказ, он увидел на улице англичанина, который, полагая, что этот императорский указ является покушением на свободу личности, продолжал ходить в круглой шляпе. Павел тотчас же остановился и приказал одному из своих офицеров сорвать шляпу с головы дерзкого британца, к тому же позволившего себе показаться в ней на Адмиралтейской площади. Пустив лошадь в галоп, офицер подъехал к нарушителю и обнаружил, что голова у того самым достойным образом покрыта треугольной шляпой. Раздосадованный посланец немедленно развернулся и отправился докладывать обо всем государю. Павел, не доверяя своим глазам, вынимает из кармана маленькую подзорную трубу и наводит ее на англичанина, с прежней степенностью продолжающего свой путь. Офицер ошибся: на англичанине круглая шляпа; офицера отправляют под арест и вместо него посылают адъютанта; тот, желая угодить императору, пришпоривает своего коня и за считанные секунды подъезжает к англичанину. Но оказывается, что император ошибся: на англичанине треугольная шляпа. Адъютант в полной растерянности возвращается к государю и дает ему тот же ответ, что и офицер. Император снова наводит на англичанина подзорную трубу и вслед за офицером посылает под арест адъютанта: на англичанине круглая шляпа. И тогда один из генералов берется исполнить поручение, оказавшееся столь роковым для двух его предшественников, и мчится к англичанину, ни на мгновение не спуская с него глаз. При этом он видит, что по мере его приближения к англичанину шляпа у того меняет свою форму и из круглой превращается в треугольную; опасаясь, как бы его не постигла та же участь, что и офицера и адъютанта, он подводит англичанина к императору, и тут все объясняется. Оказывается, достойный британец, желая примирить свою национальную гордость с прихотью иноземного монарха, заказал такую шляпу, которая при помощи спрятанной внутри пружинки может быстро менять форму, переходя от запрещенной к установленной законом. Император нашел эту мысль превосходной, освободил из-под ареста адъютанта и офицера и разрешил остроумному англичанину носить впредь такие шляпы, какие ему заблагорассудится.

За приказом о шляпах последовал приказ об экипажах. Однажды в Санкт-Петербурге было запрещено разъезжать в экипажах, запряженных на русский лад, когда форейтор сидит верхом на правой лошади и держит в руках поводья левой. Владельцам колясок, ландо и дрожек было дано две недели, чтобы обзавестись немецкой упряжью, после чего полиции было приказано обрезать постромки тех лошадей, что будут запряжены иначе. Впрочем, реформа не остано-вилась на экипажах, она дошла и до кучеров: извозчикам было велено одеваться по немецкому образцу и, к их величайшему неудовольствию, брить бороды, а к воротнику кафтана пришить некое подобие хвоста, остававшегося на месте при повороте головы вправо или влево. Некий офицер, не имевший времени приспособиться к новым правилам, решил отправиться на вахтпарад пешком, лишь бы не прогневить императора видом запрещенного экипажа. Закутавшись в долгополую шубу, он дал нести свою шпагу солдату, как вдруг им повстречался Павел; видя такое нарушение дисциплины, император приказал офицера разжаловать, а солдата произвести в офицеры.