Светолик Ранкович - Лесной царь

— Ох-хо-хо-хо!.. — рассмеялся аптекарь во все горло. — Бандиты, господин Лаза, это и есть разбойники — на итальянском языке! А уважаемым господам бандистам честь и хвала!.. А-а, честь имею приветствовать, господин начальник… ныне и присно… — протянул он, снимая свой ночной колпак и кланяясь чем-то озабоченному уездному начальнику, подсевшему к их столу.

— Доброе утро! — поздоровался начальник. — Я еще из дома услышал, что тут идет философский диспут.

— Не судите строго скромных и мирных горожан, — продолжал аптекарь, — оскудевающих в здоровой духовной пище и наслаждающихся полицейскими бюллетенями, которыми ваша милость так ревностно нас снабжает. Уж и сам не знаю, как бы мы коротали время, не будь Джюрицы и вас.

— Но и Джюрицу я скоро скину со своей шеи. Не уверен только, который из них уже допрыгался.

— Что, есть какие новости?

— Да нет. Один из громил погиб, а Никола скончался. Не знаю, что будет с детьми. Жду известий с минуты на минуту.

— Их дерзость переходит всякие границы. За два дня два нападения! — заметил священник.

— А вчера еще устроили этот скандал в Кленовике! — продолжал начальник.

— Какой, мы не слышали! — воскликнули любопытные слушатели.

— Одна крестьянка, которая судачила насчет его Станки, вчера возвращалась из города. Джюрица поймал ее, связал руки, задрал ей юбку и рубашку, связал их над головой, да так и пустил в село. Но самое худшее — он приказал ей пройти в таком виде через все село, никому не позволяя развязать себя, пока не придет домой.

— И она все выполнила?

— Пришлось бедняжке. Иначе худшей бедой грозил.

— Как же она шла с завязанными глазами?

— Через юбку видно.

— Говорите, господа, что хотите, но я повторяю: наследственность чрезвычайно важный фактор… — снова принялся аптекарь развивать свою философию…

А между тем события, которые разыгрались днем раньше и которые вызвали эти споры, действительно были очень страшными.

На другой день после облавы Джюрица и Пантовац с отборной ватагой, собранной Вуйо, среди бела дня ограбили на глазах у десятка сидевших в корчме крестьян бистрицкого корчмаря. Долго истязали корчмаря-албанца, его племянника, взяли восемь тысяч динаров и, сделав хозяину ножом отметину на носу, пригрозили:

— Если услышим, что опять мучаешь бедняков процентами, убьем на месте!

Крестьян точно кто приковал к месту, — никто не посмел и глазом моргнуть, а некоторые, от превеликого усердия, спрятали головы под скамьи и только отбрыкивались, желая показать, что нисколько не интересуются тем, что творится у них за спиной, когда после ухода разбойников их начали дергать за рукав соседи…

На следующий день, перед сумерками, та же ватага окружила дом Николы Чолича, богатого крестьянина из Грабоваца. Никола был в отъезде. Разбойники знали, что он должен вернуться с минуты на минуту. Дело было верное, имелись точные сведения, что Никола поехал получать по векселю двести дукатов. Известно было также, что все его домочадцы в поле и что дома остались малые дети со стряпухой.

У калитки, к которой должен был подъехать Никола, спрятались Джюрица, Пантовац и Новица. Двое залегли в бурьяне, который рос на свалке близ калитки, а Джюрица заполз под ворох дранки, приготовленной для нового хлева. Остальные засели у другой калитки, одни по сигналу должны были ворваться в дом, другие — стоять на страже.

Спустился тихий летний вечер. Солнце превратилось в пылающее колесо с тысячью длинных огненных спиц, половина из них вонзилась в высокую гору, а половина полыхала и брызгала огнем в небесный свод, переливаясь то ярко-красным, то пурпурно-фиолетовым, то желтым пламенем. Предзакатная дымка тоже превратилась в огонь и своим сверканием заслонила часть солнечных лучей. Лес, поле, горы — все приобрело новую, более яркую и светлую окраску… По голубому небу торопливо пролетели на ночлег запоздалые птицы…

Дети, позабыв обо всем на свете, играли в углу двора перед клетью, раскалывали щепочки и втыкали их в землю. С вершины пригорка, над домом, мальчик звал мать, жалуясь, что никак не может разыскать забредших в заросли папоротника ягнят.

Недоеные овцы блеяли, то и дело поднимали головы в ожидании доярки и от нечего делать щипали помятую траву…

Скрипнули ворота со стороны фруктового сада, и сквозь них проехал всадник. Это возвратился Никола. Сидящие в засаде подняли головы, прислушались, чтобы узнать по голосу, действительно ли это Никола. «Ну, еще раз, и все! — подумал Джюрица, вытаскивая нож и взводя курки ружья. — Только бы обошлось без крови!.. Оно, конечно, теперь уже все равно, а все-таки легче, когда миром кончается».

— Эй, Мича! — крикнул Никола, увидев на пригорке сына.

— Чего? — спросил мальчик, оглядываясь.

— Нашел ягнят, сынок?

— Нет их нигде, ей-богу! — ответил малыш, остановившись, словно размышляя, куда они могли запропаститься. — Поищу еще вверху, в овсяном поле.

— Поищи, милый, да поторапливайся! — крикнул Никола, склоняясь к шее коня, чтобы не задеть ветки слив. Подъехав к калитке, он слез с коня и стал расседлывать. Потом взглянул во двор и увидел двух мужчин, один вбежал в дом, другой направился к стайке ребят. «Гайдуки!.. Те самые изверги, от которых все дрожат днем и ночью… вот они!..» — подумал Никола и только хотел броситься назад, как к нему подбежали страшные, точно из-под земли выросшие люди, окружили его и схватили сильными руками. Конь шарахнулся в сторону и скрылся из виду. Никола почувствовал, что не в силах бороться с этими чудовищами.

— Цыц! Ни звука!.. Иди вперед! — крикнул один из разбойников и больно ударил Николу в спину.

— Не бей, прошу тебя, договоримся по-хорошему… — испуганно пролепетал он и неуверенно зашагал к дому.

В тот же миг завизжали дети, а вслед за тем в доме заголосила женщина.

— «Что они с ними делают?.. И там гайдуки?» — подумал Никола, забывая о том, что минуту назад видел еще двоих.

Когда Никола входил в дом, ему бросилась в глаза сноха: как-то странно присев у очага, она подняла над головой руки и в ужасе смотрела на разбойника, который стоял перед ней с занесенным ножом.

— Давай деньги! — крикнул Джюрица и замахнулся ножом.

— Хорошо, брат, хорошо, пожалуйста… вот на, вот сейчас… — бормотал Никола, стараясь вытащить из-за пояса платок. Но руки его дрожали, и он никак не мог совладать с ними. Схватив пальцами кончик платка, Никола силился его вытащить, но руки не слушались. — Погоди, погоди… вот сейчас… — только и лепетал бедняга, тыкаясь рукою в пояс.

Джюрица подошел, вытащил платок, развязал его и стал считать банкноты.

С минуту все молчали, глядя, как Джюрица своими грубыми пальцами перебирал бумажку за бумажкой. Да и сам Никола, увлекшись, принялся вместе с Джюрицей отсчитывать купюру за купюрой, словно и его заинтересовало, сколько окажется в пачке денег.