Светолик Ранкович - Лесной царь

Джюрица замечал это всеобщее недоброжелательство и постепенно привык не обращать внимания на многозначительные и насмешливые взгляды сверстников. В душе молодой парень давно уже свел с ними все счеты и теперь лишь боялся показать, как ему тяжело. Не мог только подавить одного, тут бы ему пришлось бороться с природой и самим собой. Джюрицу страстно тянуло к женщине. В то время чьи-нибудь прекрасные глаза еще могли изменить его, сделать другим человеком. Но таких глаз не нашлось.

Впрочем, были глаза, точно две лютые гадюки; при виде их этот суровый молодец робел и становился мягче и послушнее девушки. То были необыкновенные глаза! В них светилась такая гордость, такое явное сознание своего превосходства, что не было парня, который обрел бы в себе силу и мужество прямо и открыто заглянуть в их глубину. Ни один парень не мог точно сказать — какие глаза у Станки Радонич: черные, серые или, может, зеленоватые… Джюрица заглянул в них лишь раз, когда девушка смотрела на кого-то другого, и с тех пор уж не осмеливался это делать. Когда Станка плясала в коло, Джюрица стоял в сторонке. Он любил смотреть на нее украдкой, подмечать каждое ее движение, каждый изгиб ее статного тела. Увидав идущую ему навстречу где-нибудь в поле или в селе Станку, он сворачивал в первый проулок, лишь бы избежать ее гордого, уничтожающего взгляда.

Были у Джюрицы и особые причины избегать ее взгляда. Неприязнь всякого другого он встречал ироническим презрением и какой-то редкой для крестьянина гордой надменностью; но прочесть в очах Станки то, что он читал в глазах большинства девушек и парней, Джюрице было невмоготу. Это бы его убило или довело до безумия. Джюрица не нашел бы в себе сил перенести такое страшное унижение, которое оскорбило бы его чувства, мечты, погасило бы единственный светлый, сладостный луч в его жизни. Поэтому он всячески избегал девушку, а она, естественно, и не догадывалась, что происходило в его душе. Станка знала Джюрицу лишь по рассказам подруг, смотрела на него как на сына Драшковича, умершего под следствием, и ей и в голову никогда не приходило заглядываться на него, как на парня.

Станка славилась не столько своей красотой, сколько редким даже среди мужчин своенравным, сильным характером. Какая-то странная, непохожая на прочих детей Марко Радонича и сельских девочек, она сызмалу была высокомерна, очень самовольна и невероятно упряма. Родись она в богатом доме, ее высокомерие было бы понятным, но Марко хоть и сводил концы с концами, однако в богатеи не выбился. Он и сам диву давался нраву своей дочери.

Как-то в село повадились волки. Тем, кто имел скотину, пришлось ночевать в хлеву или в загоне и охранять свое добро от кровожадных гостей. Дом Марко стоял близ поросшего лесом оврага — самое подходящее место для волчьих ночных набегов. Лишь только стало известно о волках, Станка в тот же вечер загнала овец в один загон с волами и коровой, прихватила рядно, одеяло, топор и улеглась среди овец. Три ночи тщетно поджидала она гостей. На четвертую, в полночь, внезапно всполошился весь скот. Овцы повернули головы в сторону оврага. Станка высунулась из-под рядна и скоро увидела двух крадущихся к загону матерых волков. Овцы кинулись к изгороди, пытаясь выскочить, но она была высокой; тревожно заходил по загону скот. Станка взяла в руки топор, натянула на себя одеяло и присела у изгороди, к которой крались волки. Девушка уже ясно видела их горящие, как угли, глаза. Волки подошли к загону и остановились, осматриваясь, — в загон, где стоят волы, а тем более быки, они обычно не прыгают. Овцы в страхе шарахнулись к ограде и этим раздразнили волков, один из них с разбегу вскочил на сплетенные жерди. В тот же миг в лунном свете сверкнул топор, обрушиваясь на прижатую к жерди голову волка. Волк замертво скатился вниз, а другой бросился наутек и скрылся в лесу.

— Эй, отец! — крикнула Станка раз, другой, третий, пока Марко не отозвался. — Иди шкуру с волка сдирать, покуда теплый! Боюсь, что утром не сможешь — остынет!

— Какого волка? Убей тебя бог! — крикнул спросонок удивленный Марко.

— Одного-то я, как бог свят, укокошила, и если тебе нужна шкура, иди…

В другой раз девушки как-то заговорили о филине-пугаче. Ходили они собирать лесные орехи. На обратном пути их настиг вечер. Была среди них и Станка. Густые сумерки окутали лес и левады, девушки прижались друг к другу, и полились истории о вампирах и ведьмах, которые охотнее всего в такую пору слушают. Когда девушки подошли к груше, их остановила Елица Плесконичева и стала рассказывать о филине-пугаче.

— Вот как раз на этом месте дядя его видел; он сколько раз мне о том рассказывал, когда мы возвращались с поля!

— Да ну, что же дядя говорил, каков он с виду? — вмешалась Станка в разговор.

— Господь с тобой, разве ты не слыхала: тот, кто на него поглядит, обязательно умрет! Дядя зажмурился и ждал, покуда тот не крикнет.

— Ну что же?

— Ничего. «Стою я, — рассказывал дядя, — и жду, а он как рявкнет, и темнота точно надвое раскололась, точно из пушки кто бабахнул. Тут я, — говорил дядя, — зажмурился и пустился наутек, едва живой вернулся восвояси». Потом его лихорадка била, чуть не помер.

— Неужто так никто и не знает, как выглядит это страшилище?

— Покойный Вуксан видел, да помер. Рассказывал дяде, будто похож он на лису. Большой, желтый, а как закричит, храни господь, страх, да и только!..

Станка умолкла и больше ни с кем слова не промолвила. А потом дважды уходила под грушу и сидела там до полночных петухов и, разозленная, возвращалась домой, ничего не увидав.

Спустя немного времени прошел по селу слух, будто покойный Йовица превратился в оборотня и каждую ночь является к старосте и стучится в дверь. Станка прождала две ночи и Йовицу, но тоже напрасно. Тут уж она совсем расстроилась и разочарованно спрашивала себя, почему ей не дано увидеть ни вампира, ни лешего, как другим…

Словом, немало пришлось бы побродить по свету, прежде чем удалось бы сыскать девушку под стать Станке.

Родители давно уже махнули на нее рукой, видя, что упрямый, строптивый нрав дочери ничем не обуздаешь. Марко лишь удивленно вертел головой.

— Мне бы только знать, в кого она такая удалась? — спрашивал он у жены, не находя ответа этой загадке.

Вот какая девушка приглянулась Джюрице Драшковичу; но это была великая тайна, которую он старался скрыть даже от себя. Станка ни о чем не подозревала, а он не давал ей повода догадаться, что в нем происходит. Так проходили дни…

Джюрица продолжал жить так, как учил его отец. Хозяйства у них, можно сказать, почти и не было. Домишко с клочком земли да нива в горах — вот и все, что досталось ему от отца. Сестру выдали в другое село, мать работала не покладая рук, чтобы не быть сыну в тягость. Летом нанималась на поденщину, где полегче, зимой чесала шерсть, пряла и ткала по богатым домам да еще, в любое время года, помаленьку врачевала и ворожила. Так она боролась с нищетой и голодом, да и то сказать, много ли надо простому человеку: кусок кукурузного хлеба, головку лука — и сыт на весь день.