Светолик Ранкович - Лесной царь

Летом Джюрица мог заработать изрядно. В страду поденная плата была высокой, и Джюрица, когда поспевала новина, запасался хлебом на всю зиму. А с наступлением осени возил на чужих лошадях в город дрова, за что тоже перепадали кой-какие гроши. Но при всем том не было дня, чтобы он не чувствовал своей бедности. Безысходная нужда заставляла его браться за противозаконные дела. К этому ему не привыкать стать — на том вырос…

Друзей у него не завелось. Единственный человек, перед которым он не боялся открыть душу и рассказы которого о гайдуках он слушал с замиранием сердца, был Вуйо из Брезоваца. Вуйо водил дружбу еще с отцом Джюрицы и продолжил ее с сыном. Каждое воскресенье Джюрица, приодевшись, отправлялся к дяде Вуйо в гости. Встречал его Вуйо с неизменным радушием, брал юношу за руку, потом, немного отступив, окидывал его долгим, изучающим взглядом, заглядывал в лукавые глаза и восклицал:

— Эх, баловень ты баловень, разве эта рука создана для того, чтобы батрачить на другого?.. Клянусь богом, плачет лес по такому юнаку! [6] Юнак — герой, молодец (сербохорват.) .

А Джюрица, сверкнув глазами, довольно ухмылялся, пряча улыбку под тонкие русые усики, и, словно не принимая похвалы, отвечал:

— Брось, дядя, дай бог тебе здоровья!.. Жалкие нынче у нас леса и лесные цари… Нет больше ни лесов таких, ни, скажем, такого Евджёвича, о котором ты столько рассказываешь…

— Евджёвича?.. Гей, мой сокол! Ему бы поглядеть на тебя сейчас — голову даю на отсечение, он сказал бы: «Иди ко мне в харамбаши [7] Харамбаша — атаман (сербохорват.) . и побратимы!..» Не знаешь ты, Джюра, себе цены. Дядю спроси…

После подобной встречи Вуйо вводил приятеля в дом, где их поджидала баклага доброго вина, жареная ягнятина и яичница на каймаке. Запершись в комнате, они весь день бражничали и вели задушевные беседы. В этой самой комнате проходила подготовка и воспитание всех кровожаднейших злодеев, которые последние тридцать лет держали в страхе всю Шумадию.

Однако пора и нам познакомиться с дядей Вуйо.

С первого взгляда видно было, что Вуйо человек необычайно сильный, который ни перед чем не отступает. Будь у него образование, он бы, несомненно, стал великим полководцем или большим государственным деятелем — одним словом, Вуйо был из тех людей, кто ведет за собой массы и кому все подчиняются. Худой, довольно высокий, он держался всегда прямо, закинув голову немного назад, и поглядывал на все окружающее как бы с орлиной высоты. Его черные, точно угли, глаза горели огнем. Взгляд проникал в самую душу, и никто не мог солгать ему, не покраснев. И хотя он постоянно носил крестьянскую одежду, выглядел он так, что его никогда не примешь за простого крестьянина; он не походил ни на крестьянина, ни на горожанина — он был Вуйо. Отличали его от других и усы, когда-то черные, а теперь уже поседевшие, длинные, как пасма, и густая, окладистая борода, покрывавшая почти всю нижнюю часть лица от самых глаз.

Никто из крестьян никогда не видел Вуйо за работой, никто не мог сказать определенно, чем, собственно, он занимается. Каждый день Вуйо проводил в городе: сидел с крестьянами либо с горожанами, слушал их болтовню, играл в карты, пил, а к вечеру неукоснительно возвращался домой. В беседах всегда был очень осторожен и хитер, как лиса: когда нужно, говорит, бывало, целый день, а напоследок так и не знаешь, о чем говорил, хоть и понимаешь, что о чем-то умном. О себе не проронит ни слова, а собеседника заставит раскрыть всю душу. Вся округа под ним ходила, плясала под его дудку и боялась его. Впрочем, этот всеобщий страх был вызван и кое-какими другими причинами.

Мы сказали, что никто не мог бы определить его настоящее занятие, если бы это понадобилось для статистических данных, но, по существу, о том, на что жил Вуйо, знали даже дети. Он, как уже упоминалось, был главным организатором и вожаком ватаг, разбойничавших в продолжение многих лет в Шумадии. Поначалу Вуйо пошел на это поневоле: работать не хотелось, а иного выхода выкарабкаться из нищеты не находил. Позже, когда, благодаря своему острому гибкому уму, он познал цену людям, разобрался в обстановке, изучил тех, что вершат судьбами народа, когда понял, какая дистанция существует между строгой и холодной статьей закона и живой человеческой душой, которая проводит этот закон, сообразуясь со своей жалкой волей, когда убедился, что проницательный, ловкий от природы ум может подчинить себе и образованных и темных людей, Вуйо вплотную занялся упомянутым делом.

Когда рассыпалась одна ватага, он принимался собирать другую. Его власть была беспредельна, как у настоящего деспота. Те, кто с ятаганом наголо кидался, подобно кровожадным волкам, на состоятельных граждан, резал детей и стариков, пытал огнем мужчин и женщин, возвратившись после кровавых дел прямо к нему, выкладывали перед ним все до последнего гроша, все, что такой дорогой ценой вырывали у своих жертв. А Вуйо оделял их, как нищих, малой толикой на табак и карманные расходы. Так он обирал и народ, и свою разбойничью ватагу. Когда вокруг преступников сплеталась густая сеть, Вуйо убивал вожака, получал за него государственную награду и жил на нее, пока не подыскивал другого харамбашу. Десятки лет жил он припеваючи, не просидев в тюрьме и дня.

Таков был единственный друг и советчик Джюрицы.

Однажды в воскресенье Джюрица явился к нему спозаранку. Вуйо собирался было идти в город, но при виде гостя остановился.

— Куда собрался ни свет ни заря, соколик? — окликнул его Вуйо еще издалека.

— Доброе утро, дядя Вуйо! — приветствовал его Джюрица и протянул руку.

— Дай тебе бог счастья! Откуда так рано?

— Хочу в город на базар. Хожу чуть не босой, да и соль кончилась, попрошу Маринко дать в кредит.

У Вуйо загорелись глаза, но он искусно скрыл свое волнение, подхватил парня под руку и повел в дом. Вышел оттуда Джюрица только вечером и направился прямо домой. На ногах у него красовались новые опанки, а за плечами, в торбе, утром еще порожней, лежал изрядный кусок соли и свиной окорок. Шел он с низко опущенной головой, глубоко задумавшись, и казалось, не видел, куда ступал. Порой между бровями прорезывались две глубокие борозды, глаза загорались решимостью, а лицо отражало мучительную душевную борьбу, — видимо, он старался преодолеть, побороть в себе какой-то внутренний разлад. Один раз он даже остановился, посмотрел по сторонам и вздохнул, как человек, который не может найти выход из постигшей его беды. И тут в глаза ему бросилась длинная горная цепь с величественными вершинами — Букулей, Венчацем, Орловицей, Ваганом; Джюрица прошелся взглядом по всей цепи вплоть до мирно текущей Колубары. От реки взгляд его перекинулся на вершины Рудника, Козель, Острвицу, на два Штурца. И казалось, картина гор влила в него новые силы: в глазах его загорелась решимость, лицо побледнело…