Асорин - Асорин. Избранные произведения

Свобода, доведенная до крайних своих следствий, — отвратительна. Ныне каждый человек, если только он не сектант, считает логичной и необходимой свободу совести и свободу выражения мыслей. Большинство из нас убеждены, что все люди имеют право на поиски истины, своей истины; но свободу, которую мы все признаем для мысли, мы не признаем, например, для торговли. Если бы кто-то попытался продавать на улице яды или абортивные средства, мы все решили бы, что свободу этого торговца надо ограничить. Но хотя нас также коробит от мысли, что мужчина может покупать ласки женщины за деньги, он волен их покупать, а она вольна продавать себя.

Что касается равенства, то нет надобности доводить его до абсурда, чтобы понять, насколько эта идея лишена всякого основания. Братство же — мечта прекрасная, но неосуществимая, по крайней мере на сегодня.

Следствием трех этих догм является Демократия, священная, неприкосновенная Демократия, средство осуществления этих идеалов. Говоря «демократия», я имею в виду именуемую так политико-социальную догму, а не милосердие и заботу о нуждающихся классах, продукт культуры человечества, не имеющий ничего общего с этой догмой. Я говорю о демократии, которая стремится к господству масс, к абсолютизированию количества, и у которой теперь уже меньше сторонников, чем прежде, среди людей свободных и без предрассудков. Количество никогда не может быть доводом; да, могло бы, будь масса просвещенной, но, чтобы ее просветить, кому-то надо быть просветителем, и этот просветитель должен стоять так высоко над ней, чтобы заставить ее усвоить науку, которую, возможно, масса эта будет отвергать. Ныне все мы, не ищущие политических выгод и чуждые политических амбиций, убеждены, что демократия и всеобщее голосование — нелепость и что большое число людей неразвитых не будут мыслить и решать лучше, чем ограниченное число людей интеллигентных. Мы видим, что массу всегда возбуждают дурные страсти, слышим, как рев черни заглушает голос людей великих, героических. Начиная с толпы, осудившей Христа, до толпы, травящей Золя, масса почти всегда одержима злобными инстинктами. И несмотря на успехи культуры, нельзя сказать, что с победой демократии открывается поле деятельности для сильных людей; во всяком случае, пока не видно, чтобы демократия порождала гениев или светочей добродетели. Да, образование становится всеобщим — а этого довольно, чтобы все свободные и отчасти бунтарские умы почувствовали к нему отвращение, — но при таком образовании у человека с талантом или с характером не больше шансов выдвинуться, чем прежде, даже, пожалуй, меньше, чем двести лет назад, потому что корыстолюбие привлекает людей в университеты и специальные учебные заведения, целые полчища загромождают все пути и массой своей сомнут даже самую энергичную личность.

Чтобы установить демократию как средство воплощения в жизнь священного лозунга «Равенство, Свобода, Братство», сперва помышляли о республике; теперь же усматривают более высокие формы в социализме и анархизме. Что такое социализм, уже ясно. Бернштейн в своих прославленных работах «Гипотеза социализма» и «Возможен ли научный социализм?» показал, что утверждения Маркса не обладают той надежностью и достоверностью, какие им приписывались. Бернштейн изучал этот вопрос, изучал добросовестно — в Германии, в Англии, во Франции, и его исследования, сопоставление фактов, статистика дают результат диаметрально противоположный теории Карла Маркса. А именно — идет распыление земельной собственности, увеличение числа предприятий, дробление капиталов. В Англии земельные владения делятся на более мелкие, во Франции небольшие усадьбы составляют, согласно статистике, три четверти сельских владений, в Германии наблюдаются аналогичные явления. Это в том, что касается земли… Что ж до промышленности, Бернштейн на основе точных данных показывает, что крупная фабрика не мешает существовать мелким, часто даже нуждается в них как во вспомогательных. Что касается денежных средств, то, по наблюдению автора, они дробятся, «демократизируются», подобно прочим богатствам, вследствие увеличения числа компаний и невысокой стоимости акций. Критические выводы Бернштейна вызвали настоящую панику среди научных социалистов. Отрицание основных предпосылок марксизма привело всех приверженцев этого учения в глубочайшее замешательство.

Мы приближаемся к débacle [44] Разгром ( фр. ). доктринерского социализма. Чем более образован рабочий, тем больше он индивидуалист. И это логично. Освобождение рабочего класса может быть великим идеалом для человека робкого, для нищего духом, для того, кто не чувствует в себе ни сил, ни способностей человека выдающегося; но для человека смелого, энергичного собственное его освобождение, которое позволит ему развернуть свою энергию, будет всегда, во всех его действиях важнее, чем освобождение класса. Понимаю, что человек может испытывать чувство солидарности с человечеством, но почему он должен испытывать его по отношению к своему классу? Рабочий с сильным характером и честолюбием сочтет нелепостью отрезать себе путь к благополучию, уничтожив буржуазию. Какую почву может иметь пресловутая классовая борьба, когда в обществе нет сословных различий, а с точки зрения экономики нет антагонизма между рабочим и мелким буржуа, когда переход из одного класса в другой происходит постоянно и без затруднений? Самое большее, может существовать враждебность, какую в армии, где чины получают либо за военные заслуги, либо интригами, питают солдаты к своим командирам. Уж не говорю о том, насколько для всякого свободного ума невыносимо ощущать гнет общественной дисциплины в самых своих приватных поступках — потому что солидарность меж людьми должна порождаться спонтанным чувством любви, а не принудительной дисциплиной.

Олаис на миг умолкает. Он молча прохаживается в полутьме. Часы неутомимо тикают. Йок тихо спит под столом.

Олаис продолжает:

— Здание социализма трещит, скоро оно рухнет — будущее за индивидуализмом. Чем выше, тем больше разнообразия… Мы идем к времени, когда каждый сможет разъезжать в автомобиле, когда благодаря передаче энергии на расстояние каждый сможет превратить свой дом в мастерскую. Мы движемся к максимуму свободы, совместимой с порядком, к минимуму вмешательства государства в интересы индивидуума. И этим мы обязаны науке, а не демократии. Наука более революционна, чем все законы и декреты, уже изданные и грядущие. Работающая машина порождает больше идей, чем все книги социологов…

После социализма, в некотором роде католической догмы Человечества, приходит догматический анархизм, некий атеистический мистицизм. Лишь приняв во внимание, что учение анархизма исходит из предпосылки о врожденной доброте человека, об использовании и приспособлении страстей как сил, направленных на благо и на торжество жизни, и о других распрекрасных вещах, понимаешь несбыточность этой мечты о блаженной Аркадии, о Новом Иерусалиме, людей без дурных страстей, без пороков, без гнусностей, без низостей. Надо считать всю древнюю, новую и даже современную историю сплошной ложью, чтобы воображать себе человеческое существо ягненком, а не свирепым зверем, у которого лишь жизнь в обществе притупила зубы и укоротила когти. И я думаю, что, к сожалению, человек пока еще дурен. Быть может, эволюция и наследственность изменят или изгонят из него дурные инстинкты. Да, да, конечно, это произойдет… в будущем. Нынешняя же действительность прискорбна: ложь, эксплуатация, тирания торжествуют. И надо бороться со злом, быть искренним, быть смелым, не поддаваться, не примиряться, шагать вперед со всей бесцеремонностью человека, чувствующего себя выше остальных!